Она впихнула меня в ванную комнату и открыла кран.

— Не надо так с бабушкой, — ласково говорила бонна, умывая меня холодной водой. — Вам нужно извиниться перед ней, мадемуазель.

От возмущения у меня сразу высохли все слезы.

— Извиниться?! За что, Софи? Что я такого сделала?

— Ох, мадемуазель! — Софи испуганно покосилась на дверь ванны, на всякий случай закрыла ее на щеколду и повернулась ко мне. — Послушайте, если кто-нибудь узнает, что я вам рассказала, меня точно уволят!

Я схватила ее за руку:

— Я никому не скажу, Софи! Обещаю!

— Ну хорошо. Только давайте выйдем отсюда.

Мы сели на мою кровать, предварительно заперев дверь комнаты на ключ.

— Вы еще молоды, Николь, вам, наверное, трудно будет это понять, — начала Софи, — но когда вы вырастите, станете взрослой барышней, выйдете замуж и родите деточек, вы поймете. Вы же знаете, что я смотрю за вами с самого рождения…

— Знаю, Софи, и я очень тебя люблю! — перебила ее я.

— Я тоже вас люблю, Николь, но подождите, не перебивайте! Так вот, как только вас привезли в замок, то сразу отдали на попечение мне. Ведь ваша мама…

— Да, умерла, я знаю.

— Умерла-то умерла, упокой Господь ее душу! Но вы не знаете, как страдала ваша бабушка. Говорят, первые дни она бродила по замку как привидение, все время плакала, места не могла себе найти, во всем обвиняла вашего отца.

— А кто он, Софи? Ты знаешь? — я с надеждой сжала ее руки.

— Что вы, Николь! Откуда мне знать? Мне известно только, что он был художником, говорят, рисовал очень неплохо, а ваша мама с детства увлекалась рисованием…

— Как я, Софи! Как я!

— Да-да, тише, Николь! Так вот, для занятий с вашей мамой бабушка и пригласила вашего будущего отца. Причем у него были блестящие рекомендации от какой-то известной галереи.

— Значит, бабушке нравилось, что мама рисует? — снова перебила я.

— Но она же не знала, чем обернется это увлечение! — воскликнула Софи. — А в результате этих занятий ваша мама сбежала с тем художником, представляете! И это в шестнадцать лет! Мадам графиня с ума сходила, разыскивая ее. И нашла. Только нашла вас: мама ваша умерла при родах, а отец сам написал графине, поскольку у него совсем не было средств. Бабушка забрала вас и дала свою фамилию, поскольку, как выяснилось… — тут Софи перешла на шепот, — ваши родители не были женаты, понимаете?

— Но мой отец… Как же он так легко отказался от меня?

— А как же ему было не отказаться? Сами подумайте, Николь! Бабушка поклялась стереть его с лица земли, а вы знаете, что мадам графиня словами не бросается. Кроме того, у него не было денег, найти работу он не смог бы, я думаю, во всей Франции стараниями вашей бабушки, а тут вы, совсем крошка. Тем более по закону он вам и отцом-то не был… Ой, что я болтаю! — Софи всплеснула руками. — Вы же еще совсем дитя, а я вам тут рассказываю такие ужасы!

— Ничего, Софи, спасибо тебе, — сказала я, — я уже не ребенок, могу понять. Ну а дальше?

— А что дальше? Мадам взяла с него какую-то расписку, после чего выгнала. Вот и все. Больше о нем ничего не известно. По крайней мере, мне. Мадам графиня поклялась, что отныне никаких художников в ее доме не будет. Теперь вы понимаете ее ужас, когда она узнала, что вы тоже увлеклись рисованием, которое по сути лишило ее дочери?

— Но я же не собираюсь сбегать из дома с художником!

— Господь с вами, мадемуазель! — Софи даже перекрестилась. — Но кто же знает наперед, как оно будет? Разумеется, ваша бабушка сделает всё, чтобы не допустить повторения этой ужасной истории. И в первую очередь угрозу она видит в рисовании. Конечно, я думаю, мадам не должна была так резко говорить с вами, но поймите ее, Николь. Она просто вышла из себя. Мадам очень любит вас, поверьте!

— Но почему тогда она такая… такая неласковая, Софи? Она ни разу меня не обняла по-настоящему, не поцеловала! Почему?

— Тише, Николь! У вас опять краснеют глаза, успокойтесь! Я думаю, что она боится показать, как сильно она вас любит и боится потерять. Но поверьте, кроме вас у нее нет никого, так же, как и у вас. Вы — родные люди, и со временем, я уверена, все будет хорошо. И знаете, иногда мадам… — Софи пугливо обернулась на дверь. — Она плачет у себя в кабинете, представляете?

— Бабушка плачет? — недоверчиво переспросила я. — Ты уверена? Этого не может быть!

— Да-да, плачет. Я сама слышала! Поэтому, пожалуйста, поймите ее, Николь! И если вам так уж нравится рисовать, рисуйте себе на здоровье, но тихенько, как мышка, и не расстраивайте мадам.

Ах, моя милая Софи! Когда я вспоминаю о ней, передо мной встает образ молодой женщины чуть за тридцать — невысокая, полненькая, очень миловидная шатенка с живыми серыми глазами, она была веселой хохотушкой, знала массу разных историй и удивительных сказок, которые я слушала с самого детства — правда, сейчас мне кажется, что большинство из них были придуманы ею самой. Я очень люблю тебя, Софи!

И вот тогда впервые благодаря моей бонне чуть-чуть приподнялась завеса тайны моего рождения. К сожалению, ничего больше Софи мне рассказать не смогла, а расспрашивать других слуг я не решилась. Поговорить с бабушкой мне тоже не удалось, так как на следующее утро после нашей ссоры она улетела в Америку на целый месяц, а когда вернулась, сделала вид, будто ничего не произошло.

В те летние каникулы я каждый день бродила по нашему поместью, по лесу, находя в нем новые живописные уголки. Лес — это целый мир, прекрасный и удивительный. Я любила приходить в лес ранним утром, когда трава была еще мокрой от росы, а если потрясти ветку дерева, то сверху сыпался настоящий дождь из мелких бриллиантовых капелек. В основном у нас росли буки, вязы и каштаны, но встречались и ели — старые, высокие и пушистые. А сколько там было цветов! Лилии, ландыши, маргаритки и похожая на маленькие желтые монетки пижма. Названия многих я даже и не знала. Однако собирать цветы в лесу было строжайше запрещено, хотя мне и в голову не приходило оборвать эту красоту своей рукой. Для этого был сад, в котором наши садовники выращивали розы и гвоздики. Бабушка очень любила цветы. Бродя по лесу, я много раз репетировала разговор с бабушкой, но все же начать его у меня не хватало смелости…

Боже мой! Когда я решила описать свои детство и юность, я не думала, что это будет так непросто; мне казалось, что рассказ будет кратким и сжатым, а все события точно улягутся в свои даты. Но теперь я понимаю, как нелегок писательский труд! Стоит только взять ручку, как мысли разбегаются в разные стороны, в памяти всплывает куча эпизодов, разговоров, обрывки слов, и все это весьма проблематично систематизировать, придать этому нужную форму. Не суди меня строго, дорогой читатель, ведь это мой дебют.

Однако я вновь отвлеклась. Пожалуй, расскажу еще об одном существенном событии, которое произошло со мной на этот раз в рождественские каникулы, а потом, как я помню, будет проще перейти к главному: решающему разговору с бабушкой.