1

Сидел Балак в своем укромном местечке и смеялся про себя над еврейскими проблемами. Тем временем начало темнеть. Вспомнил, куда собирался он идти, и вспомнил все те напасти, которые пали на него там. Уперся лапами в землю, и согнулся, и снова лег, скорчившись весь, и казалось, что не сдвинется он с места. Вдруг навострил уши, и начал принюхиваться, и изогнул хвост дугой подобно половине колеса телеги, и встал со своего места, и пошел. И куда? В Меа-Шеарим — а мы-то сомневались, что он туда пойдет… Но если он знал, что это место — опасное, как же он отправился туда, ведь запрещено подвергать себя смертельной опасности? Дело в том, что в эту минуту он увидел реб Гронема Придет Избавление, а у реб Гронема плащ спускается до ног и волочится по земле. Пристроился он к нему, и спрятался в полах плаща, и вошел вместе с ним, и люди не заметили, что собака идет с реб Гронемом.

А как только увидели жители Меа-Шеарим реб Гронема, то побежали ему навстречу, потому что все гоняются за словами наставлений, любят укоры и назидания. Выказали они ему любовь и уважение и попросили его сказать драш.

Повел реб Гронем плечами, причем один его глаз опущен долу, как бы намекая Ему, Благословенному, до чего скромен этот человек, а второй глаз смотрит, сколько их, желающих его послушать. Наконец поднял оба глаза кверху, как бы говоря Ему, Благословенному, что он далек от того, чтобы возноситься и выступать перед множеством народа, но раз уж попалась ему в руки возможность исполнить заповедь, призвать людей к раскаянию, наверняка желает Он, Всемогущий, чтобы он говорил. Повернулся он к народу и сказал: «Вынесите для меня скамью во двор Большой синагоги. Может быть, скажу пару слов».

Собрался весь Меа-Шеарим послушать его, потому что тогда еще не наполнился Иерусалим театрами, и цирками, и увеселительными заведениями, и горожане жаждали слушать слова проповедников. Тут же вынесли для него скамью во двор. Поднялся реб Гронем на скамью, а люди поддерживают его под руки со всех сторон. Закутался Балак в полы плаща реб Гронема и поднялся вместе с ним. Утер реб Гронем нос краем плаща. А почему краем плаща, а не рукавом? Потому что через рукав он процеживал воду перед тем, как пить. Протер он глаза и посмотрел перед собой угрюмо. Начали все гадать, какова будет тема проповеди. Бедных грабят, вдов притесняют, сирот эксплуатируют, в судах служители задирают нос, и нет никого, кто сказал бы им, несчастным, что делать?.. Или вот это: этот год — год засухи, владельцы запасов воды поднимают цену на воду, и уже нет возможности у бедняка купить себе воды?.. А что говорить о колелях, где все время безобразничают, тому, у кого есть много, дают прибавку к халуке, а тому, у кого ничего нет, не дают ему даже и той малости, что положена ему? И есть еще немало проблем, и нет никого, кто бы встал на защиту. Даже те, кто пришел вначале с мыслью просто убить время, стали смотреть на реб Гронема с уважением, в надежде, что он назовет этих лицемеров, которые наполняют город враждой, и ненавистью, и завистью, и недоброжелательностью, и раздорами, и делают Иерусалим позорищем в глазах диаспоры.

Расставил реб Гронем ноги, и встал в смиреной позе, и кашлянул несколько раз, как откашливаются обычно ораторы перед выступлением, и закрыл глаза, чтобы не отвлекались они и не искали себе знаков почтения. И вновь расставил пошире ноги, потому что показалось ему, что что-то давит на них.

Тут должны мы отозваться с похвалой о Балаке за то, что он владел собой и не грыз башмаки реб Гронема. Не потому, что был сыт в данный момент, и не из опасений, что реб Гронем предаст анафеме его хвост, но потому, что любо ему было сидеть вблизи реб Гронема. Однако от похвал Балаку переходим мы поневоле к его осуждению. Отчего полюбил Балак учиться смиренно у реб Гронема? Из-за упреков в адрес евреев, которые он слышал из уст реб Гронема: в те дни сердце Балака было полно обиды на евреев из-за всех несчастий, что причинили они ему, и он испытывал удовольствие от их унижения. Лежал себе Балак у его ног, и стоял себе реб Гронем на своем месте. Но уже переменился реб Гронем и стал другим человеком. Голова, склоненная как негодный сосуд, который собираются хозяева выбросить на помойку, вскинулась. И сам он распрямился и подпрыгнул, подпрыгнул и заговорил.

2

Все создал Всевышний. Построил синагоги и бейт мидраши для изучения Торы и для молитвы, с одной стороны — и открыл магазины для торговли, с другой стороны. Создал проповедников, и моралистов, и комментаторов, с одной стороны — и создал торговцев и лавочников, с другой стороны. В то самое время, как реб Гронем стоит и говорит, стоит лавочник в дверях своей лавки и продает глиняный горшок арабу. Подвергает араб всесторонней проверке горшки, нет ли в них трещин, и подвергает реб Гронем всесторонней проверке поведение представителей народа Израилева. Звуки голоса реб Гронема и звуки, издаваемые пустыми горшками, поднимаются вверх и перемешиваются друг с другом. Закричал реб Гронем: «Кто тут шумит?» И завопили все слушатели: «Закрывай свою лавку!» Сказал хозяин лавки: «Весь день не было у меня ни гроша, а теперь, когда послал мне Бог покупателя, вы хотите отнять у меня заработок?» Оказался там ночной сторож, марокканец, здоровяк, из тех, что наводят ужас на жителей Иерусалима. Схватил он его и стал трясти его изо всех сил и орать на него: «Еврей! Закрывай свою лавку!» Вырвался лавочник из рук марокканца и сказал ему: «Где ты был в тот день, когда украли товар из моей лавки? Когда ждут и ищут его, он не является, а когда не просят — приходит. Где это видано? Пусть гнев Божий поглотит его! Как Гронем хочет заработать, так и я хочу заработать». Схватил сторож лавочника и потащил его, так что душа его чуть не распростилась с телом, а все евреи орут на него: «Гадкий, дерзкий, нахальный! Тотчас вышвырнем мы тебя отсюда!» Понял лавочник, какая на него свалилась напасть, запер лавку и ушел ни с чем.

Загремел голос реб Гронема, и наполнились оба его глаза гноем, тем самым гноем, про который люди ошибочно полагают, что это слезы. Заплакали женщины, и вслед за ними заплакали их мужья, и наполнился весь Меа-Шеарим плачем. Напрягся реб Гронем и закричал: «Горе нам, когда настанет день суда! Горе нам, когда настанет день наказания! Человек идет по рынку и кажется ему, что он не грешит, но я говорю, что он грешник и преступник. Каким образом? Стояла телега, запряженная быком и ослом, и втянул носом этот человек табак, и чихнул — испугались животные и тронулись с места, выходит, что нарушил он заповедь „да не будут пахать бык и осел вместе“. Человек стоит в синагоге и молится со всеми и отвечает „амен“, кажется, что здесь, в святом месте, чист он от греха, но я говорю вам, что он грешник и преступник, потому что не говорит он „амен“ изо всех своих сил.

Господа мои и учители! Вы стоите сегодня все вместе здесь, в городке нашем святом, в Меа-Шеарим, уж здесь-то должен быть человек чист от всякого греха. И что мы видим, господа мои и учители? Что нет здесь человека, который бы не грешил. Вот, к примеру, сидит человек и весь день постится, закутанный в талит и с тфилин на голове и на руке, и произносит сто благословений; нет, не благословений на плотскую еду, ведь у него сегодня пост и он голодает; и вот он собирается идти спать, и читает молитву на ночь, и ложится в кровать, и закрывает глаза, чтобы не видеть ничего дурного, и не думает ни о чем постороннем, упаси Бог. Вы скажете, что он чист от всякого греха? А я говорю вам, господа мои и учители, увы, человек этот, который голодал весь день, и учился весь день, и шага не ступил без тфилин, и молился весь день целиком, и прочел „Шма“ от всего сердца, и не тратил время на пустые разговоры, и с губ его не срывалось ни одного неблагочестивого слова, и даже следа посторонней мысли не промелькнуло в его сердце, несмотря на все это он — грешник. Каким образом? Господа мои и учители, вот ведь это я… говорю вам! И почему бы мне не сказать это вам? Лучше вам услышать это от меня, чем услышать из уст ангелов смерти, ибо, если вы услышите это из уст ангелов смерти — нет пути к раскаянию, а если вы услышите это из моих уст — раскаяться еще не поздно. Ведь человек этот заснул, и упала ермолка с его головы, мало ему, что он согрешил по отношению к своему телу, так как нарушил заповедь, запрещающую оголять голову, но еще и ввел в грех святую душу. Как именно? Дело в том, что, как только он заснул, поднялась его душа наверх и записала все его дела в тот день. Говорят ей: „Дочь моя, ты написала все?“ Говорит она: „Я написала все“. Говорят ей: „И не забыла ты ничего?“ И она отвечает: „Не забыла ничего“. Говорят ей: „Ты не ошиблась?“ И она клянется, что не ошиблась. Тут же сотрясаются все семь небес от ложной клятвы и отсылают ее вниз, и она возвращается в тело, и что же она видит?! Горе глазам, увидевшим такое! Видит она, что он лежит, а голова его не покрыта. Может, скажете вы, что на этом кончено дело? Я говорю вам, что нет, грех влечет за собой грех. Назавтра он встает рано утром и идет в бейт мидраш и произносит „Боже мой! Душа, которую Ты дал мне, чиста“. Господа мои и учители, мало того, что он спит с непокрытой головой, и грешит по отношению к своему телу, и вводит в грех свою душу, но он еще дает ложные показания на себя».