– Но зачем я ему нужна?

– Он растерял всех способных тамо. Хеён и несколько других девушек сдали медицинский экзамен и стали дворцовыми врачевательницами.

Закусив нижнюю губу, я качала племянника. Я бы соврала, если бы сказала, что не помышляла вернуться в столицу, да и сердце подпрыгнуло от мысли о новой загадке. Но радость тут же испарилась и тяжелым грузом легла на душу: я вспомнила, что инспектора Хана больше нет.

– Все будет по-другому. Новый инспектор, новое дело, – кивнул Рюн. – Инспектор Хан говорил командору, что детективами рождаются, а не становятся. Хороший детектив должен быть любознательным и решительным – а он прям так тебя и описывал. В основном именно поэтому командор Ли и просит тебя вернуться, пусть и не хочет этого признавать. Ни один военный чиновник в жизни не признает, что ему нужна помощь девчонки.

Я почти что улыбнулась, хотя последние месяцы мне было сложно радоваться от души.

– Новый инспектор…

– Да, новый, – Рюн сглотнул ком в горле. По его лицу пробежала мрачная тень. – Я порой забываю, что инспектор погиб. Но его больше нет, Соль. И он хотел бы, чтобы ты продолжала жить, не оглядываясь на прошлое.

* * *

От моего дома до моря можно было рукой подать.

Я осторожно двинулась вдоль края обрыва. Лицо и поношенное платье промокли под морскими брызгами. Наконец я нашла тропинку вниз. Я спрыгнула на берег, под ногами хрустнула галька. Взобравшись на уходящие в море камни, я вытянула по бокам руки и сделала несколько нетвердых шагов. Туман рассеялся. Море передо мной плескалось о камни, усыпанные морскими звездами и моллюсками. Мимо прополз черный краб.

Я разжала кулак и посмотрела на измятое письмо. Рюн привез мне черную лакированную шкатулку из кабинета инспектора Хана.

– Должно быть, хозяин боялся, – объяснил Рюн, когда я спросила, почему инспектор сам не отдал мне шкатулку, хотя у него была такая возможность. – Эти письма были его сердцем, а он никогда не умел делиться самым сокровенным.

Это было самое последнее письмо инспектора Хана. Я глядела на него и гадала: а не привиделась ли мне столица? Не привиделось ли мне знакомство с инспектором или заброшенное поместье, где я встретилась со своей историей в виде старой сосны в форме реки?

Я ждала. Он появился передо мной не сразу, но в конце концов я увидела его длинное худое лицо, прямой нос, карие глаза, наполненные светом. Что они сейчас видели?

Я вгляделась в горизонт. Я знала, куда он ушел.

Он погрузился в море возрождения, в стремительный поток десяти тысяч рек. Я закрыла глаза и обратилась к небесам с просьбой: пусть в следующей жизни орабони окружают люди, чьи сердца будут полны доброты. А я буду доброй ко всем вокруг, потому что брат может быть в любом из них – в ребенке, в муравье, в слепой черепахе, прибитой к берегу волнами.

Возможно, если прислушаться, я услышу стук его сердца даже в глубинах моря.

Великий сезон дождей все не прекращается. Сквозь болота я добрался до Инчхона. Я хотел поговорить с твоей старшей сестрой, взглянуть на дом, в котором ты выросла, но в последний момент отвернулся от ее дверей. Я не смог взглянуть в глаза нашему прошлому. Я не знаю, как дать тебе то, чего ты желаешь. Может, у меня получится вообразить это хотя бы в письме к тебе, но никак не лично. Мне не под силу стать братом, которого ты хочешь во мне видеть.

Поэтому я поехал в столицу, где я точно нужен. На обратном пути я взглянул на восток, и как ты думаешь, младшая сестренка, что я увидел? Я увидел, как мы с тобой едем в Сувон. Ты заходишься смехом, когда мы проезжаем через разливные луга. Мою душу греет твоя радость, и я неимоверно благодарен судьбе, что смог увидеть, как ты выросла.

Мы со старшей сестрой не думали, что ты доживешь до десятой зимы. В детстве, стоило мне выйти за дровами, как тебя тотчас продувало. Здоровье у тебя было слабое, да и не всякая еда тебе подходила.

Удивительно, какой умной и способной ты выросла. Ты теперь выше любого мужчины в ведомстве. Ты все еще выглядишь хрупкой, как будто вот-вот сломаешься, но ты научилась защищать других. Мне сложно в это поверить, но ты уже не ребенок. Ты выросла и без меня стала такой сильной.

Быть может, когда-нибудь, когда старшей сестре будет шестьдесят, а тебе сорок семь, мы вновь поприветствуем друг друга, а сердца наши переполнит блаженство.

А пока я еду домой.

Первые масштабные гонения на католиков в чосонской Корее, «Синю Пакхэ», произошли в 1801 году. Тогда обезглавили приблизительно триста христиан. Тысячи других арестовали, пытали, изгнали.

Когда я впервые узнала об этом периоде корейской истории, мне в глаза сразу бросились две женщины: королева Чонсун, регент с яростью генералов, и госпожа Кан Вансук, знатная женщина, которая отказалась от семейной жизни и стала во главе преимущественно мужского католического сообщества.

Тем не менее, чтобы понять этих женщин, необходимо знать политический контекст того времени, потому что именно он во многом повлиял на их жизни.

В чосонской Корее девятнадцатого века существовало четыре партии, также известных как «Четыре цвета»: «южане», «северяне», «партия старых» и «партия молодых». Принадлежность к партиям формировалась поколениями и основывалась на семейных узах и отношениях между учителями и учениками. Партии то и дело сражались за власть, сажали соперников в тюрьму, изгоняли их из страны и даже убивали.

В период, описанный в книге, наиболее сильное влияние имела «партия старых». Они решительно поддерживали строгую классическую социальную структуру, в которой ценилась чистота крови и сохранение традиций. Соответственно, они выступали против любого влияния Запада на ближайшее королевское окружение. Тем временем «южане» переживали падение и, чтобы вернуть власть, обратились к новым веяниям: они перенимали западные философские идеи, религию, науку. Когда «южане» завезли в Чосон западное учение из Китая, «партия старых» в связи с этим ужесточила свою позицию. Со временем разногласия между двумя партиями только множились.

Борьба партий во многом осложнила жизнь королевы Чонсун при дворце. В четырнадцать лет ее выдали замуж за престарелого короля Ёнджо, и она всеми силами старалась поддерживать влияние «партии старых», к которой принадлежала ее семья. Под давлением «партии старых» король Ёнджо убил собственного сына – наследного принца Садо, который придерживался реформистских взглядов. Тем не менее этот шаг привел к обратным последствиям: когда старый король умер, к власти пришел Чонджо, сын убитого принца. Объединившись с «южной партией», он наказал родственников королевы Чонсун, состоящих в «партии старых», и лишил ее власти.

Следующие двадцать лет она копила злобу на короля Чонджо и «южан». А потом, после неожиданной смерти Чонджо, королева стала регентом, и в ее руках оказалась власть над правительством. Чонсун тут же начала мстить. Она объединилась с «партией старых» и устроила гонения на католиков – так она хотела устранить всех «южан», ведь именно они по большей части исповедовали христианство. Она наконец-то могла дать волю ярости и отыграться на политических соперниках за годы бессилия и изолированности.