Ну, если в ход пошел исрык, можно спать. Сегодня мне повезло: «курс лечения» был не полный. Обошлось без компрессов, без банок, без горчичников!

* * *

Часто ли мы с Эммкой так болели? Сейчас уж и не припомню, но думаю, что в семье из четырех человек то и дело случались хотя бы мелкие неприятности со здоровьем, так что у мамы была неплохая «медицинская практика». На себя, конечно же, она почти не обращала внимания – времени не хватало. Когда нездоровилось, мама перемогалась, старалась «подлечиться» на ходу, и продолжала работать, заниматься хозяйством… До поры до времени судьба щадила её. По крайней мере так казалось. К несчастью, мы слишком долго верили, что мама-доктор справится с любыми болезнями, в том числе и с собственными.

* * *

Я почему-то очень хорошо запомнил случай, когда маме в первый раз не удалось «подлечиться» самой. Может быть, потому, что мы тогда впервые серьезно испугались за мамино здоровье.

Произошло это позже, когда в семье уже появились медицинские страховки: у меня – на работе, у родителей – купленные, но дававшие право только на госпитализацию. У мамы внезапно начался сильный насморк. Он становился все сильнее, хотя другие признаки простуды не появлялись. К врачу мама, конечно же, не пошла, а стала лечиться домашними средствами. Но не помогали ни чудодейственные капли, ни «дышите глубже», ни ведро со скрипучей ручкой… «Что это со мной?» – поражалась мама. Когда прошло несколько месяцев, все мы начали беспокоиться всерьез: начавшись летом, насморк продолжался и зимой. Мама не отнимала платок от носа, под воспаленными ноздрями образовались болячки. Наконец, мы настояли, и мама отправилась к врачу. Но и он не помог.

– А это скорее всего аллергия, – сказал как-то мой приятель и сослуживец Арис, услышав о странном мамином насморке. – Послушай, я знаю одного замечательного врача, очень известного, я лечился у него, и он здорово мне помог…

Как популярен доктор Перлоф, мы поняли, увидев, сколько людей ждет своей очереди у дверей его офиса на Риверсайд в Бронксе. Пришлось постоять и нам… В приемной было полно астматиков – уж нам-то с мамой знакомо было их свистящее дыхание! Одну из больных завели в кабинет под руки, казалось, она умирает и место ей в реанимационной палате, но минут через пятнадцать она вышла из кабинета сама и с порозовевшим лицом. Словом, мы много чего насмотрелись, пока ждали доктора. В его маленьком кабинете ассистентка, заполняя карту, никак не могла произнести фамилию мамы. И вдруг откуда-то раздалось четкое, почти по-русски произнесённое: «Иссе Юабов!» – и из-за шкафа, пошаркивая, вышел старый, очень старый человек, совсем не похожий на доктора. Может, мне так показалось, потому что он был без халата.

– Как поживаете?

Доктор пожал нам с мамой руки дружески и очень сильно, почти как дед Ёсхаим. Тут я заметил, что он, хоть и горбится и ходит, шаркая, был прежде могуч и силен, вон какая мощная шея и широкая грудь… Говорил доктор по-английски, но не чужд был славянской речи, потому что в давние годы эмигрировал из Югославии.

Осмотрев мамин нос и горло, как делает это любой отоларинголог, доктор спросил, улыбаясь:

– И это всё, что вас мучает?

Мы даже растерялись.

– Но ведь так долго! И ничего не помогает. Вы же видите…

– Ну-ну, всё будет в порядке. Магдалина, приготовь шприц…

Доктор произнёс название какого-то лекарства и ассистентка, звякая флакончиками за столиком у шкафов, стала наполнять шприц. Флакончиков, баночек и ампул в этих шкафах было великое множество.

– Это ещё не всё, – сказал доктор, сделав маме укол в ягодицу. – Позвольте ваш нос…

И в обе мамины ноздри вколото было еще какое-то таинственное лекарство. Я называю его таинственным, потому что доктор сказал не без гордости:

– Моё изобретение! Через неделю скажете своей аллергии: «Good-buy, Charlie!»

И мама сказала… Вернее, пропела. Она так была счастлива, когда через несколько дней исчез её изнурительный насморк, что вскричав в первый раз: «Good-buy, Charlie!», превратила это в песенку и потом часто распевала её, прищелкивая пальцами.

К доктору Перлоф она относилась с тех пор с почтением и с нежностью, как к своему спасителю и, хотя аллергия не повторялась, время от времени, если что-то беспокоило её, отправлялась к нему.

Через несколько лет доктор переехал в Калифорнию и наше знакомство оборвалось. Я и сейчас об этом жалею, вспоминаю с благодарностью о докторе Перлоф. Думаю, что он был не только замечательным медиком, но и человеком незаурядным. Недаром мы сразу же отнеслись к нему и с полным доверием, и с какой-то удивительной теплотой.

О другом враче, который станет для нас более, чем врачом, – близким другом, мне ещё предстоит рассказать…

Сидим на полу вдоль зеркальной стены зала. Перед нами прохаживается сенсей.

– Валэри…

Я поднимаюсь. Я вызван на спарринг, то есть на учебный бой…

Уже второй год мы с Виктором учимся у Алекса Стёрнберга. Его предсказание сбылось: первый курс выдержали лишь несколько человек из начальной группы. Теперь нас объединили с основным составом. Хотя мы с Викторино уже многому научились – нас трижды повысили в ранге и мы носим теперь голубые пояса, – все же нам нелегко: здесь есть парни, которые занимаются по пять-шесть лет, у них пояса коричневые и даже черные.

Особое напряжение в середине урока, на спарринге.

Стою в центре зала, а сенсей всё ещё оглядывает группу, выбирая мне партнера.

– Сэм… – произносит он наконец, и у меня замирает сердце.

Сэм – опасный соперник. В нашу школу он пришел всего лишь с месяц назад, но до этого занимался каратэ несколько лет, изучая другой стиль, корейский, очень, кстати, популярный в Нью-Йорке, который отличается тем, что основное в нем – работа ног. Понятно, что такому борцу победить меня нетрудно. Но я боялся не поражения, не ударов по самолюбию, а ударов вполне физических: я много раз видел, как груб и неосторожен Сем на спарринге.

* * *

В любом контактном спорте необходимо умение контролировать силу удара. В каратэ этому придается особое значение, о чем Алекс не устает повторять нам. Когда на занятиях, показывая приемы, сенсей наносит удар ногой или рукой, чувствуешь лишь легкое прикосновение. А иногда сенсей останавливает мощный удар на расстоянии почти невидимом – доля миллиметра – от твоей груди, плеча, живота. Именно останавливает. Если бы сенсей нанес удар такой силы, он был бы сокрушительным…

Мы с Викторино пытаемся научиться в последний момент скомандовать себе: «стоп». Мы так увлеклись каратэ, что устраиваем домашние тренировки. Подвал дома, купленного недавно семьей Вайнбергов, это наш спортивный зал. Посмотрим, например, еще один фильм о каратэ, и бежим отрабатывать какую-нибудь новинку.

– Ты помнишь, какая у них была свеча? Такая или потолще?