— А это кто? Губернатор? — спросил, ощерившись. Из-за плеча Олега выглядывала всегда готовая засмеяться рожа Вени.

Саша отрицательно покачал головой, выходя от Безлетова.

— Вот здесь губернатор, — он указал на высокую, красивую дверь. — Безлетов, а где ключи от его кабинета? — крикнул, не оборачиваясь.

В кабинете губернатора стоял длинный стол, несколько кресел, в углу — телевизор. На стене висел огромный портрет президента страны. Президент шел, сжимая тонкий кулак. Фон картины был черный — словно президент появился из темноты и спешил теперь куда-то.

Олег грохнул на стол ПКМ, снял с плеча две трубы гранотомета. Прошел мимо окон, раздвигая красивые занавески.

— Долго не продержимся, конечно, но немножко постреляем, если что… Веня бродил по кабинету, словно отыскивая, что сломать.

— А тут еще одна комнатка, — нашел он неприметный, занавесью прикрытый вход. — Холодильник стоит, ты смотри… — раздался его голос.

В дверях кабинета стоял Безлетов, молча наблюдая происходящее.

Саша уселся в кресло губернатора, оно качалось и крутилось. Взял со стола дистанционку, включил телевизор. На экране замигало что-то, появились улыбающиеся женщины.

— Вы сумасшедшие! — выкрикнул Безлетов.

— Кто это, я так и не понял? — спросил Веня, выходя из комнатки с куском сыра и бутылкой коньяка.

Саша не ответил.

— Укреплятьс будем как-то? — спросил у Олега.

— Не-а… — Олег отломил у Вени кусок сыра, взял коньяк и разглядывал бутылку. — От ментов мы и так отстреляемся… А если войска подгонят, тут нечего ловить.

Саша кивнул. Вспомнил что-то, встал, охлопывая себя по карманам.

— Потерял чего? — спросил Олег.

— А?… Да, гильзу.

«В кармане оставил, в куртке своей… Сейчас сгорела, наверное, уже…» — догадался Саша.

— Тебе гильза нужна? — спросил Олег и выстрелил в портрет президента. Попал в лоб.

— А то я все повод ищу всадить ему, — сказал он, подбирая гильзу и передавая Саше.

Безлетов все-таки решился войти, деревянным шагом приблизился к Саше, дернул его за рукав:

— Саша, кого ты сюда привел? Я требую: убирайся отсюда немедленно, вместе со своим отребьем…

Олег прихватил своими красными толстыми пальцами — белые и тонкие Безлетова, щелкнул кольцом наручников по его запястью, наручники вскрылись, махнув зазубренной дужкой, и сразу же захлопнулись на руке.

— Иди сюда, — рванув на себя, Олег легко довел Безлетова до стены между окнами и пристегнул второе кольцо к батарее. — Зол злодей… а я троих злей… Понял? — дыхнул в лицо Безлетову так, что тот отшатнулся рефлекторно.

— Саша, тебе не стыдно? — спросил Безлетов. — Может, вы меня еще расстреляете?

— Алексей Константинович, судя по вашему тону, вы нисколько не верите в такую возможность. Не надо ломаться тут…

— Ладно, вы общайтесь, я пойду посты посмотрю, — сказал, скорчив тоскливую гримасу, Олег. Веня, ухмыляясь, вышел за ним.

— Саша, послушай меня: в чем смысл? Я тебя спрашивал уже и спрашиваю в последний раз: в чем смысл? Ты думаешь головой своей сейчас или нет? В чем, Саша, смысл? Зачем вы сюда пришли?

— Смысл в том, чтобы знать, за что умереть. А ты даже не знаешь, зачем живешь.

— Саша, ужас в том, что твоя душа умрет раньше, чем ты сам!

— Такие, как ты, спасаются, поедая Россию, а такие, как я — поедая собственную душу. Россию питают души ее сыновей — ими она живет. Не праведниками живет, а проклятыми. Я ее сын, пусть и проклятый. А ты — приблуда поганая.

Саша подошел к окну, увидел, как несколько милицейских машин появилось на дороге. Вскинув автомат, саданул длинную очередь прямо в окно — полетло стекло, кривые, острые щепки…

Машины затормозили, развернулись резко и умчались.

— Ага, мать моя! — засмеялся Саша. — Страшно?

Орудуя где руками, где прикладом, выломал ставни. Вздувая занавески, как паруса, в кабинет ворвался ветер.

— Саша, врубай ящик, сейчас новости будут! — Олег вернулся с флагом в руках, с ним Веня и несколько возбужденных, похоже, выпивших водки «союзников».

«Если будут новости, значит, мы точно проиграли», — подумал Саша. Шла заставка с трехцветными лошадьми, скачущими в разные стороны. Сжимая скулы, все смотрели в экран.

Показали Матвея, его вели быстро, почти бегом, унизительно согнутого, держа под локти, но возле камеры он изловчился на мгновенье выпрямиться: в кровавом месиве лица светился радостный, яркий глаз…

«… Сегодня ночью предотвращена попытка захвата нескольких правительственных учреждений в Москве…» — отчитывался ведущий. Костенко, вцепившись в клетку, улыбался яростно и безумно: «архивные съемки суда» — шла надпись внизу экрана.

«Нам удалось связаться с лидером экстремистской партии по мобильному телефону… — сообщил диктор. — Включаем запись…»

Зазвучал чужой, шепелявый, неприятный голос, нисколько не похожий на вкусный, жестокий, самоуверенный лай Костенко.

«…Меня били деревянной палкой по лицу. Призывали немедленно распустить партию…» — звучало за кадром с трудом выговариваемое.

«Что вы им сказали?»

«Я сказал им: идите на хуй. Теперь у меня нет лица».

Исчезло изображение Костенко в клетке, появился ведущий.

«По нашим сведениям, в настоящий момент представители данной экстремистской партии сумели захватить около тридцати зданий региональных администраций в разных регионах страны. Есть жертвы среди работников милиции…»

— Братья! Половина страны — наша, — сказал Тишин, выключая телевизор. — Народ за нас. Будем достойны своего народа. По местам.

Они обнялись все.

— Веня, родной мой…

— А ты че, уходишь куда? — спросил Веня. — Хорош меня тискать…

— Саша, все правильно! — сказал кто-то выходя, — Саша, мы должны были… Все правильно!

Через час у администрации появился, ломая асфальт, танк. За ним четыре БТРа.

Машины, грохоча, объезжали здание, вставая с разных сторон с равными интервалами.

По скверу, окружающему здание администрации, перебегали солдаты.

От здания в сторону бронемашин, оглядываясь посекундно, с ведром в руке и волоча за собой швабру, шла уборщица. За шваброй на снежке оставался след.

— Слушай, Олег… я все забываю… — спросил Саша, присев у окна и сжимая в руках автомат, — …ты, правда, не боишься, что из этого оружия будут убивать твоих однополчан?

— Если бы мы не взяли это оружие, — нас убили из него же, но безоружных. При том, что мы — правы. А они — нет. И у них есть выбор, а у нас выбора нет.