Я была погружена в собственные мысли, пока не пришло время наполнять мою ванну. Затем, когда я осталась наедине с дымящейся водой и моими мрачными мыслями, мне стало еще страшнее.

Мои волосы были еще влажными, когда я заплела их в косу и заколола у основания головы. Я выбрала канареечно-желтое платье, сшитое в стиле того, которое я надевала на праздник Гелиоса в сумеречных землях. Топ был укорочен, а юбка, облегающая мои бедра, воздушными слоями падала на землю. Ткань была шелковистой и, казалось, плыла, когда я двигалась. Солнечные бриллианты, как всегда, блестели на моих запястье и лодыжке. Но на шее моей висели лунные бриллианты в форме слез.

Келум постучал как раз в тот момент, когда я закончила зашнуровывать сандалии. Он скользнул по мне ленивым взглядом, прежде чем обхватить за талию и притянуть вперед, где встретил меня пылким поцелуем. Сегодня вечером на нем была толстая бледно-голубая туника и темно-синие брюки, заправленные в черные ботинки, которые блестели, как кафельный пол.

– Я хотел познакомить тебя со своим отцом. Хотя сначала нам придется прогуляться.

– Никогда не имела ничего против прогулок.

Я с ума сходила от волнения. Мы покинули Дом Луны, обогнули реку, когда та повернула на север, затем пересекли город по маленьким мощеным улочкам. Дома здесь стояли так близко, что белье развешивалось на веревках, натянутых из окна напротив. Можно было и белье высушить, и с соседями поболтать. Чумазые дети сновали по улицам, смеясь и бросая друг другу летающие диски.

В центре оживленного района находилось большое огороженное пространство с длинными каменными плитами, уложенными рядами. Келум открыл ворота и повел меня к плите, на которой было написано имя его отца. Он опустился на колени и положил руку на прохладный камень.

– Это могила моего отца.

Я тоже опустилась на колени и положила свою руку рядом с его. Мои пальцы скользнули по ближайшему углу, на котором был выгравирован широкий соломенный орнамент.

– Его звали Дарак. Он плел сети для рыбаков. Платили немного, но мой отец любил свою работу. Он гордился тем, что делал. И он любил своих сыновей. Берон помнит его не так хорошо, как я. Он был еще маленьким, когда отец умер.

– Что с ним случилось?

– Однажды он просто упал и больше не пришел в сознание. Он умер еще до приезда целителя. В любом случае ничего нельзя было изменить. Просто пришло его время уходить.

Келум взглянул на небо.

– Ты знаешь, какая из звезд – он? – спросила я, тоже глядя на небо.

Люмин покачал головой:

– Нет, но это не имеет значения. Он где-то там, направляет, наблюдает, ждет… Я чувствую его присутствие, даже несмотря на то что физически он не здесь.

– Все ли его тело находится под этим камнем? – спросила я.

Келум нахмурил темные брови.

– В Гелиосе, когда кто-то умирает, огонь Сол сжигает тело. Она забирает каждую часть, которую считает достойной. То, что остается, мы уносим в песок, из которого были сделаны. В основном это пепел и осколки костей. Обычно жрецы уносят урны с останками ушедших в дюны, но несколько раз это было поручено мне.

Люмин покачал головой:

– Мы хороним тела ушедших под камнем. Целиком.

– Камни собирают в горах Люмины?

– Да.

Плита сверкнула. Она не была отполирована, как стекло, но я узнала белесый цвет камня, из которого был построен Дом Луны.

Келум встал и протянул мне руку:

– Спасибо, что пришла сюда. Нам пора возвращаться, если не хотим опоздать на ужин.

Мы с Келумом вернулись тем же путем, через причудливую, оживленную часть Люмины. Люмос уже почти сел, когда мы поднялись по ступенькам крыльца. Келум задержался, глядя на бога луны. Интересно, могли ли эти двое разговаривать без слов? Я молча ждала, пока Келум не повернулся и не открыл дверь.

Внутри было пугающе тихо. Куда все подевались? Я никогда не видела Дом таким тихим и пустым. Я прислушивалась к малейшему шороху, но не уловила ничего, на чем могла бы сосредоточиться.

Наши шаги эхом разнеслись по коридору, когда Келум взял меня за руку. Кто-то уже подготовил Дом к заходу луны. Свечи были зажжены над каждым узким столом и стояли на каждой устойчивой поверхности в комнатах, мимо которых мы проходили. Свечи мерцали и в канделябрах.

Мы подошли к Большому залу, двери которого были распахнуты настежь. В этой комнате в отличие от остальных было темно.

А затем, в одно мгновение, были зажжены сотни фитилей, и все пространство озарилось ярким пламенем. Мерцание осветило лица самых знакомых и любимых людей, ожидающих прямо за дверью: Киран, Кеви и ее девочки, Берон, который стоял рядом с советом Келума. Там была даже Ситали, одетая в тонкое желто-оранжевое платье. Даже путешественник по реке, который когда-то показывал мне карты, кивнул в мою сторону.

Неужели он так быстро вернулся?

Я поискала в толпе лицо Вады, но не нашла ее. Возможно, Келум послал за матерью другой корабль.

Я обняла Люмина за талию, когда он притянул меня ближе. Его прохладные руки скользнули вниз по моему позвоночнику.

– Сюрприз!

– Это все для меня?

Он улыбнулся. Прижав меня к себе, Келум указал на толпу.

– Спасибо, что пришли отпраздновать день рождения Нур из Гелиоса. Пожалуйста, поставьте свечи и наполните ваши тарелки едой, а чаши вином. Наслаждайтесь музыкой.

Келум не стал упоминать мой титул.

Все обрадовались, но моя сестра и Киран напряглись. Стараясь не обращать на это внимания, я улыбнулась и помахала всем рукой.

Длинные столы, задрапированные золотистым шелком и уставленные едой, тянулись через всю комнату.

Гости поместили свои свечи в канделябры. Берон отвел Келума в сторону, чтобы что-то прошептать ему на ухо, и Киран, воспользовавшись тем, что я осталась одна, шагнул вперед. В его руках сверкало что-то золотое.

– Надеюсь, ты не возражаешь. Келум позволил мне войти в твою комнату, чтобы забрать это. Я не трогал остальные вещи…

Он протянул мне ореол Атены. Я оставила его лежать в сундуке и еще ни разу не надевала это украшение в Люмине. Я приняла ореол из рук жреца, осознавая, что эта ночь станет последней, когда я смогу его надеть.

Келум присоединился к нам, изучая золотые шпили и позолоченные розы у его основания.

– Ореол просто прекрасен. Ты прекрасна, – тихо добавил он, проводя костяшками пальцев по моим волосам.

Знакомый вес головного убора успокаивал. Вызывал чувство ностальгии. Многие из люминанов обратили на него внимание. И все же было странно снова носить его. Как будто я не надевала корону Атены сотни раз. Он вдруг стал казаться чужим, словно никогда мне и не принадлежал. Ореол не изменился; изменилась девушка, которая его носила. Я больше не была просто дочерью Атона. Третьей по счету. Той, которой суждено быть не более чем красивым украшением праздника.