Своей, — она зло и очень похоже на Мажордома улыбнулась, — головой. Или у тебя весь ум в лохмы ушёл?

Он стоял перед ней голый, во весь рост, а она, отступив на шаг, требовательно и придирчиво, как… на сортировке — вдруг подумал он — осмотрела его.

— Так-то ты ничего, волосатый, конечно, но… смотришься. Может, и обойдётся.

— Он твой отец, — глухо сказал Гаор, — так? — и сам ответил: — Так. Ты поэтому… за него?

— Дурак! Я жить хочу! Меня утилизируют, Милок и суток не продержится!

— А Мажордом? Он же Милку отец?

— Он сам вот-вот… Дурак, не лезь, раз не понимаешь… — и она вдруг выругалась с удивившей его крепостью и злостью.

Гаор кивнул и, не дожидаясь её слов, стал одеваться. Дегфеда, конечно, погано, но… нет, он не ляжет, ладно, посмотрим по обстоятельствам. Может… может, получится с вызовом.

На следующий день Гаор, как и было велено, сразу после завтрака переоделся в выездное и направился в гараж, но его перехватил Мажордом:

— Жди в спальне.

На душе стало совсем погано. Остальные — дворовые, парковые, гаражные — ушли на работу, и он остался в пустой спальне сидеть на кровати и ждать своего мгновения. Как понимал, смертного. Было нестерпимо обидно, что вот так впустую пропадают все его старания увидеть и запомнить увиденное, что вот сейчас из-за старого паскудника пропадут ненаписанные, но, аггел, ведь уже подготовленные, размеченные к работе листы. И ещё дегфеда, аггел, за него вся спальня ответит… простите, браты, но не могу я, нельзя мне, я — человек и умру человеком, простите, братья, и поймите меня…

Время текло неощутимо и неотвратимо. На часы он не смотрел, и мыслей уже даже не было, только холодное оцепенение ожидания… чего? Чего ему ждать? На что надеяться? Всё ведь ясно уже…

— Дамхарец! — в спальню влетел Милок. — Пошёл наверх, в золотую гостиную, понял?!

— Да, — глухо ответил Гаор и встал.

Милок был по-рабочему: в шёлковой желтой рубашке с расстегнутым до середины груди воротом, чёрных туго обтягивающих бедра и расширяющихся от колена брюках, и от него ощутимо пахло пряным и каким-то «горячим» запахом.

— Бегом давай, — Милок насмешливо улыбнулся. — А то ввалят. И не заблудись.

Он откровенно язвил и насмешничал, торжествовал, но, когда Гаор шагнул вперёд, предусмотрительно шарахнулся от него в сторону. Не обратив на его радость внимания, Гаор пошёл к выходу.

Где золотая гостиная он знал и, хотя ещё не бывал там ни разу, но заблудиться не боялся: поэтажный план «Орлиного Гнезда» он давно выучил наизусть.

В коридоре вдоль анфилады парадных залов бегали и суетились лакеи и горничные в бордовых, жёлтых, синих и зелёных рубашках и платьях, приносили и уносили подносы и свёртки, рабы из господской кухни в белоснежных комбинезонах подкатывали столики, уставленные судками и блюдами. Все черноволосые, черноглазые, остроносые… чистокровные ургоры, настоящие Ардинайлы, все родичи — заставил себя мысленно усмехнуться Гаор. Пройдя сквозь эту пёструю, хихикающую и болтающую толпу, он открыл дверь и вошёл.

Гостиная и вправду была золотой. Вернее, золота самого по себе не так уж и много, но оно, оттенённое белым мрамором с малахитовыми вставками, смотрелось как-то особенно нарядным. Огромные окна занавешены подобранными фигурными фестонами и складками шторами тех же трёх цветов. Мебель, картины, статуи. Огромные напольные вазы из мрамора и малахита и пышные букеты роз всех оттенков от снежно-белых до тёмно-красных, почти чёрных, как запёкшаяся кровь… Всё это Гаор сразу и разглядел, и тут же забыл, подходя к четырем мужчинам, стоявшим вокруг круглого, заваленного свёртками и коробками стола. Трое в парадных чёрных костюмах, галстучные заколки и запонки искрятся бриллиантами, четвёртый, самый молодой, в мышино-серой форме без знаков различия, но с орденами и медалями, головы и лица гладко выбриты. И все четверо, похожие друг на друга и на снующих по комнате и за её стенами рабов настолько, насколько могут быть похожи близкие, ближайшие родственники, сейчас внимательно смотрели на подходившего к ним высокого раба в кожаной шофёрской куртке поверх белой рубашки, с падающими почти до бровей рыжевато-каштановыми кудрями и тёмно-каштановыми кудрявой бородкой и усами, аккуратно обрамлявшими его губы и лицо.

Встав перед ними в уставную стойку и щёлкнув каблуками, Гаор доложил:

— Рыжий здесь, хозяин.

Фрегор посмотрел на него злыми, будто это он виноват в том, что Венн не сделал вызова, пьяно блестящими глазами и промолчал. Фордангайр оглядел его скучающе-равнодушно и стал рассматривать сваленные на столе подарки. Орвантер, устало полуопустив старческие складчатые веки, казалось, дремал стоя. Зато Орнат… этот сразу проявил внимание.

— Рыжий? Что ж, Фрегор, непритязательно, но не претенциозно. У тебя неплохой вкус, мой мальчик.

Фрегор раздражённо дёрнулся, но опять промолчал. А Орнат, выйдя из-за стола и оказавшись в двух шагах от Гаора, весело продолжал:

— Конечно, волосат, но в этом есть… некий смысл, такая подчёркнутая, можно сказать, утрированная мужественность мм-м… даже волнует. Я понимаю тебя, Фрегор, вполне понимаю твою, — он сладко улыбнулся, — привязанность к нему.

Фрегор что-то неразборчиво буркнул, а Фордангайр одобряюще хохотнул. Орвантер по-прежнему не отреагировал. Сцепив зубы и сохраняя каменное лицо, Гаор старался держаться. А Орнат продолжал:

— Что ж, неплох, вполне неплох, смотрится импозантно, даже стильно. Отличное приобретение, мой мальчик, а что дорого… ну так, Ардинайлы никогда не прельщались дешёвкой. Не так ли, брат?

Орвантер молча приподнял и снова опустил веки. Орнат стоял спиной к нему и видеть этого не мог, но был уверен в ответе.

— Разумеется, ты прав. Сколько тебе лет?

Гаор вздрогнул, сообразив, что спрашивают уже его, и ответил хриплым от напряжения голосом.

— Тридцать один год, господин.

Мягкая ладонь не так ударила, как погладила его по щеке. Лицо Гаора невольно дёрнулось гримасой отвращения. Глаза Орната сразу стали злыми, но голос обрёл ещё большую сладость.

— Ты принадлежишь роду Ардинайлов, раб, каждый из нас тебе хозяин. Ты понял?

— Да, хозяин, — обречённо ответил Гаор, понимая, что вот теперь и начинается самое страшное.

— Умница, — проворковал Орнат.

— Не смей! — взвизгнул Фрегор. — Я купил его на свои! Он мой!

И вдруг одним почти прыжком вывернулся из-за стола и встал между Гаором и Орнатом. Такой прыти, похоже, никто не ожидал, и наступило растерянное молчание.

— Рыжий! — хлёсткая пощечина обожгла щеку Гаора. — Твой хозяин я! Только я! Всех! Любого! Называй! Только! Господином!

Каждый выкрик сопровождался ударом, один из них разбил ему нос, и Гаор почувствовал, как губы заливает горячая густая кровь. Сволочи, пока они свою субординацию выяснят, он кровью обольётся.

— Фрегор! Аггел тебя побери! Не смей! — Орнат ещё