– Хочу с вами.

Слова Василисы сопровождались горестным стоном Мала.

Никита почувствовал, что его глаза лезут на лоб. Ордынец выглядел не лучше. Он так и застыл с открытым ртом.

– Ты что, совсем разум потеряла? – Парню даже за руку себя ущипнуть захотелось, чтобы убедиться – не спит ли он?

– А с чего ты это взял? Я на коне не хуже вашего сижу! Из лука и самострела бью в перстенек. Саблей могу, ежели что…

– Зачем это тебе?

– А может, мне любопытно – что там франки на Русь везут?

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

– За своим следи.

– Я свой от любопытства праздного не сую куда не следует.

– А почему же не следует?

– Потому.

– Нет, ты скажи!

– Не женское это дело!

– А что женское дело? Около печи с ухватом управляться да порты стирать? Не желаю! Так и со скуки помереть можно! Я мир поглядеть хочу!

Никита схватился за голову. Ну, что с такой поделаешь? Небось и воеводу Илью так же уговорила с собой в дозор взять. Кто же она такая? Откуда взялась на нашу голову?

– А если твои отец, братья, жених за нами в погоню кинутся?

– Тебе не все ли равно? – Тень озабоченности лишь скользнула по ее лицу и растворилась.

– И правда! Какая мне разница, кто с меня кожу живьем сдерет!

– Ну так постарайся удрать. Как следует постарайся. Тогда никто тебя пальцем не тронет!

Никита задумался. В самом деле: что в лоб, что по лбу…

Только здесь наверняка пропадать придется, а на свободе мы еще поглядим, кто кого. Ночь да быстрые кони… Василиса должна дороги знать как свои пять пальцев, если уж такая шустрая. Правда, любой воевода княжеский – да хоть бы и тот же Илья Приснославич – не хуже окрестности изучил. Разве что обмануть попытаться. Весь Смоленск уже бурлит слухами, что он, Никита то есть, на Вроцлав навострился. На юг и восток дороги сразу же обыщут. Значит, нужно рвануть на Витебск. Пускай крюк, зато шкура целее будет. Из витебских земель можно после через Белую Русь, да по самым рубежам с Литовским княжеством…

Будем считать, что ты, красавица, меня почти уговорила.

– Ты что скажешь, Улан? – Парень повернулся к другу. Все-таки нехорошо без него решать.

– Что говорить? Застенок – яман[139]. Вольное поле – Якши[140].

– Не боишься, что поймают?

– Цх! – презрительно щелкнул языком ордынец. – Нам татарам все равно: что отступать – бежать, что наступать – бежать. Так у вас говорят об Орде? Если уж суждено погибнуть, то в чистом поле и смерть радостна.

– Ой, молодежь… – едва слышно прошептал старик. – Ой, горе с ними…

– Мы согласны! – Никита одернул кожушок. Вздохнул. – Эх, течи бы еще вызволить…

– Чего? – Девушка вскинула брови. Вместе с улыбкой, озарившей ее лицо после первых слов парня, гримаса получилась смешная. Татарчонок не удержался и прыснул в рукав.

– Кинжалы мои, – пояснил Никита. – Они мне дороги – от учителя достались.

– А! Это такие вилы на коротких рукоятках? – беспечно взмахнула рукой Василиса.

– Не вилы, а течи! – слегка обиделся парень. – Их в земле Чинь придумали!

– Вот еще! Чиньцы придумали, пускай сами и дерутся ими. Я тебе меч дам. Наш, русский.

– А течи? Мне они нужны…

– Что ты заладил? У Илья они где-то! Мне что, у воеводы всю горницу обыскать надо было, чтобы тебя порадовать? Мечом будешь доволен!

Никита понял, что спорить бесполезно. Девушке не понять его беду. Больше он не открывал рта. Молча пошел за вздыхающим Малом и озирающейся по сторонам Василисой прочь из башни, у входа в которую храпели, привалившись спинами к бревнам, двое охранников.

«А как же ты думаешь из крепости нас выводить?»

Девушка направилась прямиком к маленькой калиточке неподалеку от ворот, видно, нарочно сделанной, чтобы по пустякам не тягать туда-сюда тяжелые створки. А будут город осаждать, ее и завалить чем-нибудь можно, чтобы враги не ворвались, или поставить несколько воинов для охраны – все равно пробираться в узкий проход можно лишь по одному.

К слову сказать, стража у ворот тоже сопела носами, высоко подняв воротники тулупов. Только клубы пара поднимались к усыпанному звездами небу. Одно из двух: или это обычное дело, и тогда князя Александра можно только пожалеть, или Василиса и тут постаралась, попотчевав дружинников сонным зельем.

– Осторожно! Ноги береги… – буркнул Мал.

А девушка задорно толкнула Никиту локтем в бок:

– Делай, как я!

Она уселась на снег и съехала с вала, как детвора катается с горки. Парень беззвучно рассмеялся и последовал за ней, услыхав краем уха, как ругается Улан-мэрген, не привычный к русским зимним забавам.

– Живые? – Василиса, стоя внизу, уже отряхивала снег со штанов.

– Что с нами станется? – ответил Никита.

– Тогда пошли!

У крайнего плетня их ждали оседланные кони. Четверо верховых и двое вьючных.

Ордынец аж заурчал от удовольствия. Прижался щекой с морде ближайшего коня, то ли серого, то ли солового – в темноте не разглядеть.

Мал подставил ладони, и девушка, опершись коленом, поднялась в седло. Остальные быстренько вспрыгнули сами. Василиса направила было коня на восток, но Никита тронул ее за плечо:

– Нам на Витебский тракт.

– Это еще почему? Разве франки…

– Да мне плевать, где там эти франки и их королевство! Сейчас главное – погоню со следа сбить.

Она подумала и кивнула:

– Давай! Днепр промерзший сейчас, мост не нужен. Погнали!

Свистнула, стукнула вороного коня пятками в бока.

Они промчались посадскими улицами, разбрасывая комья утоптанного за день снега. Залаяли собаки. Кто-то закричал зло и удивленно. Но Смоленская крепость осталась уже позади, а перед глазами развернулась, словно скатерть, ровная поверхность льда сковавшего днепровские берега.

Несмотря на обмерзшие усы, солнце припекало щеку. Вилкас блаженно сощурился, похлопал по шее пегого конька жмудской породы. Он сам его выбрал, а уж оплатил покупку Семен Акинфович.

Литвин не уставал удивляться – почему тверской боярин так ухватился за него? Неужто в Смоленске нет больше людей, знающих Черную Русь и Литву? Есть наверняка. Только крикни! Но Семен предпочел договариваться с Вилкасом. Даже, выполняя просьбу нового проводника, ходил ко князюшке Александру, любопытствовал – куда упрятали захваченных на дороге людей? И, поскольку князь смоленский с первого разу ответа не дал, повторно навещал его, надоедал с просьбами. Благо Александр Глебович весьма уважал Михаила Ярославича Тверского и к его ближнему боярину относился также благосклонно.