Йен вышел из машины, пересек тихую улицу и поднял крышку мусорного бака. К счастью, тот уже заполнился наполовину, и ему не пришлось нырять на дно, доставая выброшенные коробки. В первой коробке обнаружились пустые бутылки от малоизвестного, но дешевого бурбона. Странно, но в общем-то объяснимо. Возможно, в магазине проводилась дегустация.

Йен открыл вторую коробку. В ней лежали бланки с этикетками разных цветов, форм и размеров. Они выглядели как брак печатного производства, однако вид имели антикварный. Кроме того, там имелась банка клея с кистью, торговую марку которого Йен видел впервые.

Тяжело вздохнув, он открыл последнюю коробку. Очередные бутылки от экзотических виски, диджестивов и аперитивов. Все пустые.

* * *

Энди не могла совершить смертный грех, открыв дневник Йена.

Так она продолжала говорить себе.

По правде говоря, она пару раз попыталась взломать замочек, не вызвав подозрений, но ничего не вышло.

Однако когда Оуэн попросил подбросить его до дома друга, якобы для работы над научным проектом, а Уитни предложила девочкам пойти сделать педикюр, Энди, подавив желание сбить этот замочек с помощью пресс-папье, убрала дневник обратно.

От очередных попыток в тот вечер ее отвлек звонок Кэссиди, решившей извиниться за то, что влезла в их личную отпадную историю. Не отругав дочь за сквернословие, Энди сказала, что ее, безусловно, потряс разговор на выходных, но она оценила откровенность и прямоту и порадовалась тому, что у нее есть такая дочь.

Энди подумала, что она, возможно, немного сгустила краски, но Кэссиди, уже поддержанная Йеном, позитивно отреагировала на похвалу.

После этого Энди «выровняла» счет откровенности, признавшись, что пришла в страшное замешательство, узнав, что подаренный ею браслет обнаружили на костях запястья Далласа. И хотя она порадовалась тому, что не видела его останков, ей в голову вдруг пришло, что стоило бы взглянуть на фотографии места преступления и убедиться, что они больше ничего не упустили. Возможно, она заметила бы нечто важное.

К счастью, Кэссиди согласилась, что это хорошая идея.

Пользуясь моментом, Энди добавила, что могла бы изучить все свидетельства возможной причастности Роя на тот случай, если это позволит пролить свет на некоторые детали, доказав тем самым его невиновность. И тогда Кэссиди с воодушевлением поделилась с ней паролем от своего компьютера.

У Энди уже вошло в привычку проверять содержание школьного расследования на «Гугл драйв», и она знала, что там нет никаких свидетельств, способных изменить исход дела Роя. На самом деле ее интересовали новые фотографии, хотя ей менее всего хотелось бы видеть их.

С каждой фотографией эксгумированного из водной могилы «Додж Чарджера» она вспоминала, как Даллас обожал свою машину. Как переживал из-за опасностей узких парковочных мест и норовистых магазинных тележек с покупками, даже из-за случайных царапин на сиденьях от дурацких заклепок на студенческих джинсах. Как-то странно и не похоже на него — рискнуть продираться на вершину скалы по такой узкой и заросшей каменистой дороге.

Энди подумала о поэтической справедливости того, что он отправился в вечность со своим любимцем. Может быть, его единственной настоящей любовью.

В конце концов она заметила только одно фото со смутными очертаниями браслета среди костей мужчины, которого ошибочно считала своим возлюбленным.

И удалила его.

Она плакала, когда Даллас дал ей пощечину. Она плакала еще много раз в последующие недели, прежде чем вернулась к тому, с чего начала и где, вероятно, закончит жизнь: к Йену.

По крайней мере, Энди надеялась, что этим все и закончится.

Все еще потрясенный своей вчерашней находкой, Йен отправился на утреннюю пробежку. Хотя кросс вокруг озера Лумис во многих отношениях был лучшим выбором, он подумал, что психологически не готов к этому. Погода была такой же, как в тот давний день, когда он последовал за Энди на ее свидание с Офигительным Далласом Уокером, и ему вовсе не хотелось перетряхивать в памяти эти воспоминания. Вместо этого Йен стартовал от гостиницы «Олд роуд», пробежал несколько кварталов и свернул на велосипедную дорожку, шедшую параллельно пригородным железнодорожным путям.

Целую ночь его мысли метались в поисках решения. Должен ли он дипломатическим путем прекратить деловые отношения с Престоном? Или заявить на него в полицию, обвинив в мошенничестве? Или просто ничего не предпринимать и продолжать торговлю в обычном порядке?

Отказ от дополнительного дохода затруднит, если не сделает невозможной, своевременную выплату долга Саймону Блуму. Но продолжать продавать фальшивые бутылки «винтажного» алкоголя — это слишком рискованно. Однако даже если он прекратит продажу, нельзя рассчитывать на веру клиентов в то, что его самого обманули. И тогда он может вообще потерять доверие в городе.

После четырех миль на свежем весеннем воздухе Йен все еще не решил, как лучше поступить.

Приняв душ и переодевшись, он выписался из номера и направился в кампус Гленлейка, где припарковался на небольшой стоянке перед особняком Маккормика, чтобы разобраться с основной, но не озвученной причиной поездки.

За ним маячил Коупленд-холл, и в памяти неожиданно всплыл первый год в этой школе, когда, каждый раз проходя мимо здания, носившего фамилию его семьи, он чувствовал себя так, как будто все смотрели на него. Или хуже того, судачили о нем самом. Позже он научился отшучиваться и даже смеяться над семейной связью. Однажды даже дошел до того, что приклеил на бюст старого Огастеса усы, просто решив показать друзьям, что никакие связи не делают его лучше других.

Правда, позже, оставшись в одиночестве, он вернулся к памятнику и убедился, что клей не испачкал бронзу.

Йен остро осознавал переданный ему по наследству высокий фамильный статус, но гораздо сильнее на него давило осознание того, какую титаническую сумму денег перечислила этой школе его семья за прошедшее столетие. Если некоторых родителей могли не пустить дальше приемной, то в его случае фамилия открывала перед ним все двери.

И сегодня он собирался в полной мере воспользоваться своим привилегированным положением.

С улыбкой приветствовав миссис Ходжес за стойкой администратора, Йен миновал приемную и, поднявшись по лестнице, направился к начальственным кабинетам на втором этаже. За тяжелыми дубовыми дверями директорского святилища он пообщался с исполнительной секретаршей, которая бессменно служила на благо директора уже несколько десятилетий.

— Какой у вас красивый палантин, Дорис, — польстил он старушке. — Джош у себя?

— Благодарю, — сказала она, поправив складки накинутой на плечи шали с цветочным принтом. — Ближайшие сорок минут у него перерыв между встречами; я сообщу ему, что вы здесь.

Йен мягко коснулся ее телефона, прежде чем она сняла трубку.