Сейчас он идет рядом со мной, глядит вперед, все его черты – внимание и готовность. И пусть вокруг нас царит хаос и безумие, насколько же лучше быть просто рядом с ним.

Ощущение защищенности.

Мы доходим до космопорта, пробираемся сквозь лианы, оплетшие ворота, и сердце у меня проваливается в пятки при виде открывшейся нам картины. Стыковочные ангары, диспетчерская вышка, корабли – все заросло той же дрянью, что заразила все прочее в колонии. Шлюпки, грузовики, орбитальные шаттлы – все. Корпуса опутаны длинными узлами ползучих растений и незнакомых цветов, укрытых слоем той же синей пыльцы, что падает вокруг нас как дождь.

Космопорт огромен. Как же нам во всем этом найти нужное для восстановления электростанции корабля?

– Кошкин хвост! – бормочу я себе под нос.

– Хрен знает, чем оно все заросло, – говорит Финиан. – Выглядит страшновато, но мы еще не пропали, Беглянка. У элементов, которые мы ищем, время полураспада несколько миллионов лет. Если они здесь есть, небольшая доза травки им не повредит.

– В реакторах этих кораблей нет того, что нам нужно? – спрашивает Кэл.

– Не знаю, – говорит Фин. – Корабли эти старше моего четвертого дедушки, и я даже не знаю, что у них за двигатели. Но эти громилы из ГРУ все еще у нас на хвосте, так что придется нам разделиться. Так быстрее будем работать, больше успеем осмотреть. Найдете корабль с активным ядром – кидайте сразу фотку на мой унигласс.

– Отлично, – кивает Кэл. – Оставайся на связи.

– Не волнуйся, – отвечает Фин. – Если увижу другого такого шумпанзе, вы меня без унигласса услышите.

Кэл приподнимает бровь:

– Ты не слишком хороший воин, Финиан?

– Ну а ты… – Фин корчит гримасу и вздыхает. – Ладно, проехали…

Он хромает прочь к самому большому грузовику, волоча капсулу. Мы с Кэлом идем к шлюпкам, он впереди с дезинтегратором на изготовку, я сразу за ним. Он протягивает мне руку – помочь перебраться через клубок лиан, а сам при этом поглядывает, все ли в порядке у Фина. Я понимаю, что теперь он всегда следит, где я, всюду меня ищет.

– Кэл, – начинаю я тихо.

Я не знаю, что сказать. Знаю только, что хочу про это поговорить. Он сразу внимательно слушает, хотя взгляд лиловых глаз не отрывается от зданий и кораблей, нас окружающих.

– Что такое, бе'шмаи?

– Я много думала. О том, что ты сказал.

Он молчит, и я считаю, это справедливо – он уже открыл мне свое сердце. Я бы сама на его месте не осмелилась начинать все заново.

– Я рада, что ты мне сказал, – говорю я. – Это было нелегко.

Он еще долго после этого молчит, но я знаю, что он обдумывает мои слова, а не отказывается отвечать. И говорит, когда Фин уже далеко вне пределов слышимости.

– Так и есть, – говорит он. – Но я должен был сказать тебе правду.

Мы идем к первой шлюпке, медленно и осторожно, я оглядываюсь на развалины колонии, которая должна была стать моим миром. Кэл подносит унигласс к двигателям, снимая какие-то показания. Смотрит, вздыхает и качает головой – не повезло. Силовая установка шлюпки сдохла. Идем к следующей.

– Прости, что ничего не сказала в ответ, – продолжаю я. – Это было… неожиданно. В смысле, для тебя тоже, мне кажется. Когда это случилось впервые.

– Да, правда. – Он замолкает и продолжает: – У вас, терран, есть поговорка: твой дом там, где твое сердце. Когда погиб мой мир, я думал, что мое сердце погибло вместе с ним. Не думал, что еще способен на такие чувства. К кому бы то ни было. Тем более – к человеку.

– Но ты способен.

– Да, – соглашается он.

– И все же ты уйдешь, когда это кончится.

– Да. – Он идет дальше, оружие наготове, я иду рядом. – В Легион я пошел, желая сбежать от войны. От войны в моем народе. От войны в моей душе. Но мой отказ признавать свою темную сторону лишь укрепил ее. Запереть ее в клетку, отрицать, что она во мне вообще есть… не могу я перестать быть тем, кем рожден. Я должен признать в себе эту ярость, чтобы усмирить ее.

Он пожимает плечами:

– В народе моей матери есть поговорка: «Ке'тма индайона бе'траи». Это значит: «Когда ты идешь истинным путем, ты идешь не один». Я смогу пойти своим, если буду знать, что ты идешь к своей цели. Чтя твои желания, я чту Тягу, позвавшую меня. Но мой путь лежит обратно к моему народу. К войне, рвущей нас на части.

Я вижу, чего стоят ему эти слова. Чего стоит ему сама мысль – уйти. Я вижу в ней предлог, каковым она и является. Он не слишком хорошо умеет врать, потому что теперь я знаю, что ищу.

Смотрю на пистолет у него в руках. На окрашенные кровью пальцы.

– Ты уверен, что это и есть твой истинный путь?

Он прослеживает мой взгляд, крепче сжимает оружие.

– Меня воспитали воином и только воином, Аврора.

Я кошусь на него секунду, хочется, чтобы он посмотрел мне в глаза, но он внимательно всматривается в окрестности.

Повисает молчание, я думаю над его словами, и тут до меня доходит, что не только он должен найти способ идти своим путем.

Если честно, то мне страшно думать, кем я становлюсь. Я ощущаю это в себе теперь, если прислушаться. Что-то здесь происходит огромное. И в этом огромном я принимаю участие, но боюсь потерять себя в нем. А если бы я управляла этим процессом, если бы могла вызывать в себе эту силу, чем бы она ни была, я бы остановила битву до того, как Кэт ранили.

И разве защита моих друзей не стоит этого риска?

До меня доходит, что приходится выбирать: мчаться на этой волне, едва ее контролируя, но хотя бы пытаясь управлять, или она меня унесет как бревно, швыряя и переворачивая, пока не утону.

Глядя на Кэла, я понимаю, насколько мы похожи.

Оба одиноки. Оба бездомны. Обоим нам выбрали путь силы, нам неподвластные. Он сказал, что никогда не слышал о сильдратийце, ощутившем Тягу по отношению к человеку. И быть подвластным этой Тяге, быть воином, который в нем живет, – наверняка очень тяжело.

– Мне очень жаль, – говорю я наконец. – Что у тебя нет выбора.

Он взглядывает на небо, в фиалковых глазах мелькают солнечные блики.

– Выбирают ли луны себе планеты, вокруг которых вращаются? Выбирают ли планеты себе звезды? Кто я такой, чтобы отрицать всемирное тяготение, Аврора? Если ты сияешь ярче любого созвездия небесного?

Я смотрю на этого странного юношу рядом с собой, и так было бы легко видеть в нем просто оружие! Ну да, красивое. Но все равно – юношу, созданного для боя, с ободранными кулаками, с надменной грацией, с холодными лиловыми глазами. Вот