Но порадоваться не успел – усеянная шипами полупрозрачная туша выступила из белого марева. Открылась пасть, где убрался бы тяжелый пехотный щит, и метнулся вперед, разбрызгивая слюну, длинный язык.

Ивар попытался развернуться, рубануть по липкой ленте, но понял, что не успевает.

– Эх-ха! – рядом оказался Нерейд, шарахнул мечом сверху-вниз, и отрубленный язык упал на снег, завозился, как червяк. – Что, получила, морда гнусная? Сейчас я тебя…

Болтун не договорил – нечто острое и тонкое вонзилось ему в бок, разрывая кольчугу, ломая ребра. Ивар ударил, обрубая щупальце, ощутил, что в сердце поднимается ярость, та самая, что заставляет забыть об усталости, бросает человека в безнадежную схватку и вынуждает биться до последнего, до предела сил…

Поле зрения заволокло багровым, стало очень жарко, словно оказался в Серкланде.

С ревом ринулся вперед, прочный панцирь, усеянный шипами-сосульками, вдребезги разлетелся под ударом. Чудище взвизгнуло, но сделать ничего не успело, поскольку лишилось головы, а затем еще и одной из лап, хотя ее отрубать было уже незачем…

А Ивар развернулся, выискивая очередного противника.

Он размахивал мечом, резал и колол, прыгал и метался, двигаясь словно в густом тумане. Не видел ничего, уши будто забило снегом, по лицу вроде бы текла кровь, но ему было все равно, своя она или чужая.

Он лишь знал, что должен победить, убить всех, кто встанет сегодня у него на пути.

– Стой! Хватит! – донесся откуда-то приглушенный крик.

Ивар попытался остановиться, но захваченное одиновым безумием тело послушалось не сразу. Он нанес еще один удар, никого не зацепил, и поэтому едва не свалился вперед, вслед за потяжелевшим мечом.

Слабость обрушилась подобно лавине, в голове зазвенело, а ноги подогнулись.

– Конунг! Конунг! – кричал кто-то в самое ухо.

– Да… я… – он заморгал, и багровое марево начало рассеиваться.

Понял, что стоит по колено в снегу, вокруг валяются изрубленные, посеченные тела, обрубки щупалец, куски стеклистой голубоватой плоти, обломки панцирей, когтей и клыков.

– Конунг? – осторожно спросил Арнвид.

– Я… в порядке, – губы слушались еще с трудом, но все равно лучше, чем раньше. – Ты жив?

– Сложный вопрос, – эриль хмыкнул, но тут же лицо его стало мрачным. – Нерейд…

– Что с ним? – Ивар обернулся.

Они стояли кружком – Рёгнвальд и Нефритовая Жаба, Кари и Шао Ху, а Болтун лежал на спине. Он продолжал ухмыляться, и сжимавшая меч рука не дрожала, несмотря на то, что кольчуга на груди и животе напоминала щедро сдобренную кровью кашу из металлических семян.

– Ты славно дрался, конунг, – сказал Нерейд, и голос его прозвучал искаженно, непривычно.

Ивар вздрогнул, словно его ударили кнутом.

– Да, – проговорил он. – Но и ты – отлично… Ты спас мне жизнь.

Подошел, опустился на колени рядом с человеком, который был рядом во всех до единого походах, с которым ели из одного котелка, не раз выручали друг друга, вместе пили и ходили на тинги…

А теперь он умирал, сомнений в этом не оставалось.

Нерейд дышал тяжело, грудь его поднималась медленно, по лицу разливалась восковая бледность. Глаза, несмотря ни на что, смотрели весело, губы кривила улыбка, а рыжие волосы пламенели в белом сумраке.

– Арнвид, сделай что-нибудь! – Ивар глянул на эриля, и тот содрогнулся.

– Невозможно, – ответил вместо Арнвида Нефритовая Жаба. – Слишком тяжелы повреждения… разорван кишечник, задето сердце, одно из легких порвано в клочья… Удивительно, почему он еще жив.

– Мы такие, узкоглазый, хе-хе, – Нерейд нашел силы засмеяться. – Не ной, конунг, недостойно тебя… Жизнь была не так плоха, а впереди ждет Вальхалла, пьянки и драки, то, что я люблю более всего…

– Да, – сказал Ивар, пытаясь сморгнуть намерзшие на глаза снежинки.

– Помнишь Багдад? – продолжал Болтун. – Того прорицателя… он еще… предсказал мне смерть ото льда…

– Помню.

– Так вот не ошибся, гад старый, – Нерейд стиснул меч еще крепче, словно тот был спасительным бревном, без которого неминуема смерть в пучине. – Хотя я-то думал на другое… Ладно, конунг, еще попируем вместе… я слышу, как дочери Одина мчатся сюда на быстрых конях… я слышу их пение…

Метель выла, точно стая обезумевших волков, и кроме ее воя, Ивар не улавливал ничего. Но не зря говорят, что умирающим доступно больше, чем тем, кто остается жить, и возможно валькирии и вправду спешили через мглистое небо Нифльхейма, чтобы забрать павшего в схватке воина.

– Только вы уж дойдите до конца, победите того гада, чтобы я не зря, чтобы все это не зря… – прохрипел Нерейд, сильное тело выгнулось, глаза открылись еще шире и застыли.

Ивару захотелось одновременно проснуться, чтобы все стало как раньше, и схватить меч, с ревом броситься в бой, в клочья изрубить тех, кто сделал так, что Болтун погиб…

Вот только это был не сон, и убившие Нерейда твари уже и так мертвы.

Неожиданно показалось, что слышит топот копыт и сильные женские голоса. Промелькнул в белых клубах золотистый блик, словно на остроконечном шлеме, конунга похлопали по плечу так, что он вздрогнул.

Захрипел конь, кто-то очень знакомо рассмеялся, и все стихло.

– Он был… одним из лучших воинов, которых я знал, – Арнвид говорил медленно, неуверенно, словно губы и язык его превратились в камень. – Уверен, что Один примет его с почетом.

– Жалко его, – Кари совершенно детским жестом вытер нос.

– Я буду молить всех бодхисатв и самого Шакьямуни о милости для Нерейда, – Шао Ху склонил голову.

– Благоприятного возрождения, – добавил Нефритовая Жаба.

Ивар вытер лицо, мокрое от растаявших снежинок, после чего встал с колен.

– Нужно похоронить его, и идти дальше, – сказал он, ощущая, что во рту скопилась горькая и липкая, как рыбий клей, слюна. – Надо довести дело до конца, чего бы это нам не стоило.

Они разбросали снег, под ним обнаружилась необычайно мягкая, рыхлая земля. Выкопать в ней могилу оказалось несложно, и вскоре тело Нерейда с опущенными веками, со сложенными на груди руками положили в яму.

– Прощай, друг, – Ивар бросил на грудь Болтуну первую горсть земли, и не выдержал, отвернулся.

Сердце разрывалось от горя и ярости, глядеть в лицо погибшему было больно.

Только в этот момент присмотрелся к трупам чудовищ, с которыми они сражались – те выглядели совершенно по-разному, среди них не имелось двух даже похожих, роднила их только полупрозрачная плоть, напоминавшая лед, а также глаза, что при жизни светились голубым огнем.

Тут имелось нечто вроде колючей черепахи, которой Нерейд отрезал язык, а Ивар разбил панцирь, разбросало щупальца то самое «дерево», с коим конунг бился в самом начале, лежали другие, столь же уродливые и жуткие – оскаленные пасти, зубы и когти, прочие орудия убийства…