Ох, неужели боль опять придет? Да, вот она начинается, но на сей раз я готова схватиться с ней, побороть ее, точно некое древнее божество. У меня вырвался ужасный вопль, исполненный муки стон, и мне захотелось, чтобы все это закончилось, и внезапно я осознала, что из моего открытого рота уже не вырывается ни звука, мои легкие опустошились, и мне стало легче, словно с этим опустошительным стоном я извергла наружу боль, мой стон победил ее.

Да, мой стон замер, но в тот же миг я услышала другой незнакомый крик. Только более тонкий, он звучал прерывисто и слабо, словно этот голос еще не набрался сил. Сокрушительные приступы боли прекратилась, сменившись слабыми спазматическими толчками. И вновь до меня донеслись странные звуки, словно где-то рядом пищал ягненок или котенок. Неожиданно я почувствовала невероятное изнеможение. Мне смертельно захотелось спать, и хотя мои конечности отяжелели, словно налитые свинцом, сердце неистово заколотилось, выдавая неровные глухие удары.

Мне отчаянно хотелось спать, но вокруг суетились какие-то громогласные люди. Я услышала слово «кровь», встревоженные голоса повторяли его снова и снова. Неужели они никогда раньше не видели крови?

Спать… мне необходим сон.

– Флитвуд, вернитесь. Фливуд, останьтесь со мной.

Можно подумать, что я могла куда-то уйти? От усталости я не могла даже пошевелиться. Мрак, раньше увлекавший меня в темное забытье, и теперь тянул меня за руку, намереваясь увести с собой. Ах, вот о чем они говорили. Не уходить с ним.

«Мне нельзя уходить, – произнес голос в моей голове, – я должна остаться».

Очередной рывок, на сей раз более настойчивый, и тогда я поняла, что там меня ждет тишина, покойная, безопасная тишина. Я ведь страшно устала… и так легко послушно погрузиться в манящий теплый и густой мрак.

– Флитвуд, выпейте это.

Можно немного подождать, мне нужно напиться.

Напиток мне поможет. С трудом, поскольку мрак был силен, я высвободилась из его манящего объятия и почувствовала, как моих губ коснулась кружка, и в рот пролилась какая-то теплая и сладкая жидкость. Потом жидкость сменилась чем-то более плотным и существенным, и мне велели жевать.

Когда сознание вернулось ко мне, в спальне, заливаемой ярким дневным светом, царила милосердная тишина. За окном щебетала какая-то птица, и огонь в камине весело потрескивал, насыщая воздух древесным дымком. Около камина спиной ко мне стояла женщина, она помешивала что-то в котелке, и по спальне разносился сильный резковатый аромат трав. Отголоски боли еще блуждали по моему телу, и все во мне стремилось опять забыться сном. Наблюдая за ней, я заметила мягкий изгиб ее шеи, и непослушные локоны, упорно отказывающиеся аккуратно прятаться под чепцом. Она выпрямилась, направилась взглянуть на что-то к изножью кровати и издала тихий возглас.

– Алиса, – прошептала я, не зная, услышит ли она меня, но она подняла глаза, и я увидела, что она плачет.

Подойдя к кровати, она опустилась на колени рядом со мной. Я попыталась приподняться, но она решительно остановила меня, положив руку мне на плечо. Мы долго смотрели друг на друга, мне хотелось о многом расспросить ее, но силы, потраченные на вопросы, возможно, не стоили ответов, сейчас они уже не имели значения.

– Кора ивы, – пояснила она.

Я вдруг поняла, отчего у меня на языке появился горьковатый привкус, и этот настой, вероятно, помог мне, мои мысли слегка прояснились, а сердце билось ровнее. Мне хотелось смахнуть с ее щек слезы, похоже, она перестала сдерживать их, и они свободно струились из глаз.

– Вам нужно выспаться.

Она поднялась, зашуршав юбками.

Послушно, как ребенок, я закрыла глаза. Вновь зашуршали юбки, на меня повеяло успокаивающим запахом лаванды, и я почувствовала, как ее губы очень мягко коснулись моего лба, ее дыхание теплым ветерком пронеслось по моей щеке.

Я вновь погрузилась во тьму, но это была приятная темнота сна.

Ричард Лоуренс Шаттлворт родился перед рассветом двадцатого дня августа тысяча шестисот двенадцатого года, и в тот же самый день на холме Ланкастера повесили десять ведьм.

Алисы Грей среди них не было.

И выжили мы, все трое, – Алиса, мой сын и я сама – только благодаря Паку, нашедшему путь к Готорпу из тех злосчастных лесных дебрей, хотя они и оказались всего лишь в миле от нашего дома. Его лай возле подвальной двери встревожил слуг, они разбудили Джеймса, он в свою очередь разбудил нескольких подмастерьев, и моя собака провела эту небольшую, освещенную факелами процессию по лесным тропам туда, где я пролежала в грязи до самого рассвета первого дня суда над ведьмами из Пендла. Одного из конюхов – лучшего наездника отправили на самой быстрой лошади в Ланкастер, и он, проскакав галопом сорок миль, нашел в «Красном льве» Ричарда, который уже обошел в отчаянии все городские дома, спрашивая, не видел ли кто-нибудь маленькую женщину с большим животом и огромной собакой. Ведь в оставленной мной записке было лишь сказано, что я вернусь до начала судебного заседания. Он заходил даже к смотрителю замка, Томасу Ковеллу, но слова замерли у него на губах, когда он подумал, что в соседней гостиной может подслушивать Роджер, поэтому, сбивчиво извинившись, он удалился, так ничего и не спросив.

Посланец из Готорпа примчался к нему до завтрака, и Ричард говорил мне, что, услышав цокот копыт лошади по булыжной вымостке двора под окном, сразу понял, что сейчас получит сообщение от меня. Не тратя ни минуты, он тут же выехал домой, летя, точно пущенная по ветру стрела. Он рассказал мне и о том, что, глядя по дороге на лазурные небеса с легкими персиковыми облачками, пообещал себе, что если я выживу, то он закажет мне наряд из парчи тех цветов, что видел тем утром. Он говорил, что давал сам себе всевозможные обещания… если я выживу, то он призовет мастеров для отделки и покраски дома моей матери от погребов до фронтона, закажет для нее новые ковры и целую библиотеку книг, чтобы хватило не только ей, но и ее внукам до конца жизни. Если я выживу, то никогда больше не буду спать одна, если только сама не пожелаю. Наши слуги также послали за повитухой из Клитеро, она приходилась сестрой нашей кухарке. Когда Ричард, запыхавшийся и взмыленный, как и его лошадь, вбежал в дом, она попросту сообщила ему, что не питает особых надежд, ибо Господь, видимо, уже готов забрать меня вместе с ребенком в мир иной. Побелев от ярости, Ричард отправил ее восвояси и приказал слугам отыскать другую повитуху. Перед тем как удалиться с надменным видом, она передала ему бумаги, извлеченные из моей сумочки в складках юбок, еще валявшихся на полу и истоптанных множеством суетившихся вокруг моей кровати слуг.

Именно тогда Ричард пришел к выводу, что единственный, способный спасти меня человек, томится, закованный в цепи, в подземелье замка. Поэтому, даже не сменив дорожный костюм и не задержавшись на ланч, он поскакал обратно в Ланкастер, сознавая, что, возможно, ему уже больше не суждено увидеть меня живой. Оставив лошадь у ворот, оба они уже исчерпали все силы, он ворвался в замок и потребовал, чтобы королевские судьи позволили ему огласить два свидетельства в защиту Алисы Грей, дело которой уже начали разбирать.