Володя переступил через тело и вылез из трубы. Его трясло.

По большому счету оборотень был сволочью. Предавал его. Угрожал ему. А сейчас угрожал жизни трех самых близких ему людей. И Володя точно знал, что шакал добрался бы до Лейлы и сдал бы ей со всеми потрохами и его, и Олю с мамой, и Потапкина. И что будет после, Володя тоже знал. И ничего человеческого в оборотне не оставалось, да и не могло оставаться.

Но как ни парадоксально, в памяти сейчас всплывали какие-то ситуации и встречи с Тинеком, в которых оборотень выглядел другом. Другом, которым на самом деле никогда не был, но это сейчас почему-то не шло в расчет.

– Я же предупреждал тебя, сволочь! – взвыл Володя.

Тишина и темнота. Только журчала под ногами пованивающая гнильцой вода и с гудением проносились время от времени наверху машины.

Володя закусил губу и полез по откосу. Выбравшись на обочину, остановился и поднял руку. Третья машина тормознула рядом, ослепив дальним светом.

– В город надо, – бросил Володя, опускаясь на переднее сиденье.

* * *

Как только перемахнули МКАД, Володя попросил остановить возле ближайшей красной литеры «М». Расплатившись с водителем, юркнул в подземку и покатил в центр, думая, что еще успевает на переход.

Вышел на «Курской» возле вокзала. Когда-то, пару лет назад, один парнишка с курса заимел проблемы с мениском и загремел в первый спортивный диспансер. Потапкин тогда взбудоражил полкурса, и они веселой нетрезвой толпой поперлись на Земляной Вал навещать больного. Там за каким-то чертом пьянка продолжилась. И хотя благоразумное большинство быстро сбежало по домам, Володя к этому большинству не относился.

Гостеприимное медицинское заведение они покинули уже по темноте. Домой Володя тогда вернулся поздно и пьяный. Наутро смог вспомнить немного. Особенно отчетливо в память врезался нагоняй от папы с мамой, Потапкин, решивший в одиннадцатом часу вечера, что больному обязательно нужны апельсины, а также тетки с табличками «сдам комнату», которые пристали к молодым людям, когда те пошли-таки искать злосчастные апельсины.

Скорее всего, такие тетки были и в других районах нерезиновой, но об их существовании Володя мог лишь догадываться. А вот о том, что арендодатели дешевого жилья есть на Садовом возле Курского вокзала, он знал совершенно точно.

Тетки, те же или другие, нашлись практически на том же месте. Стойко маячили у дороги, несмотря на мороз и поздний час. Володя мгновенно оказался в центре внимания, позволил закружить себя и докружить до стоящей чуть в стороне машины, в которой подремывал хмурый мужик.

Одна из теток сцепилась с ним языками, и несколько долгих минут они препирались на местами понятном наречии. Наконец оставила Володю наедине с мужиком.

– Садись, поехали, – кивнул мужик.

– Куда? – спросил Володя.

– Домой, – безразлично отозвался мужик.

Володя сел, машина крутанулась хитрым образом. И менее чем через десять минут остановилась в темном дворе у замызганного подъезда старого дома.

– Вылезай, приехали, – бесцветно сообщил мужик.

Следом за ним Володя вышел из машины и поднялся по стершимся ступеням на второй этаж. Квартирка была какой-то древней планировки. Крохотная площадь комнаток компенсировалась высокими потолками. Обстановка внутри выглядела так, как будто здесь жила семья алкашей. Пахло соответствующе.

Мужик толкнул грубо крашенную дверь и щелкнул допотопным выключателем.

Меблировка в комнате была скудной. В углу стоял массивный полуразвалившийся шкаф. Рядом притулился стул, помнивший, наверное, еще товарища Сталина. Еще тут имелись металлическая кровать с пружинной сеткой и ватным матрасом да тумбочка с настольной лампой из тех, что выпускались в Советском Союзе задолго до того, как тот собрался развалиться.

– Годится? – спросил мужик так, будто предлагал апартаменты в президент-отеле.

– Сойдет, – кивнул Володя.

– Тогда бабки гони.

Мужик получил расчет и поспешно ушел.

Володя запер дверь на ржавый крючочек, погасил свет и сел на кровать. Бряцнула металлическая сетка. Вспомнился летний лагерь, который папа по старинке называл пионерским. Там тоже были похожие кроватки. Правда, на тех кроватках только сонную мелюзгу зубной пастой мазали да подушками дрались. А на этой... Страшно даже представить, кто и с кем тут спал за последние несколько лет.

Володя повернулся спиной к стене и закрыл глаза.

Сон не шел. Стоило только смежить веки, как перед внутренним взором возникал Тинек. Сперва мертвый, в виде собаки, потом живой, с человеческим лицом, затем снова мертвый. На мгновение показалось, что он здесь, в комнате. Сидит в темноте и смотрит на него.

Володя открыл глаза и вгляделся во мрак. В комнате не было никого, кроме него и совести. В голове вертелась гадкая мысль. Вот он так активно сопротивляется, старается быть не похожим на тех, кто хочет уподобить его себе. Но разве он уже не стал таким же? Он не хотел связываться с убийцами, а в результате сам убил, чтобы не стать убийцей.

Но ведь это другое. Или то же самое? Раньше все было просто и понятно. Существовало только черное и белое, и весь мир, любое его явление в конечном итоге устремлялись либо в один, либо в другой колер. Оттенков не было. А тех, кто говорил «а я – другое дело» и делал с этими словами гадости, за которые осуждал других, Володя искренне презирал.

Сейчас юношеский максимализм и принципиальность дали трещину. Нет, презрение к вышеупомянутым людям не прошло. А вот как расценивать себя в новом свете, Володя не знал.

Он встал с кровати и подошел к окну. По ту сторону стекла светил мутно-желтый фонарь и серебрились в его тусклом свете одинокие снежинки, медленно падавшие из бесконечной черноты неба на грешную землю. Такие чистенькие, они ложились ровным белым слоем, который утром истопчут, превратят в грязь.

Володя вернулся на кровать. Снова скрипнуло. В ответ кто-то с силой саданул в стену кулаком. Словно скрип мешал спать. А может, так оно и было.

Надо спать.

Володя вновь лег, не раздеваясь, вытянулся на пахнущем нафталином покрывале и закрыл глаза.

* * *

...Мама спала. Усталость переборола тоску и бессонницу. Оля молча смотрела в иллюминатор и покусывала губу. О чем она думала?

Появилась стюардесса и завела заученную скороговорку. Оля отвлеклась, мама проснулась. Самолет пошел на посадку.

В Абакане было утро. Раннее, но кто рано встает, тому что-то обламывается от Бога. В аэропорту было легкое оживление, да и на улице на выходе из терминала не спали.

Оля порывалась схватить обе сумки, но мама не грубо, но твердо отказала. Оказавшись на свежем воздухе, они остановились.

– И что теперь? – спросила мама.

Оля пожала плечами и завертела головой, словно искала ответ на этот вопрос. Ответ нашелся сам в виде шустрого мужичка в кепке и истертой курточке из кожзаменителя.