– А что, жетонов при них не было? – спросил он вполголоса у коллеги. – Странно…

– Не, точно не было, я б заметил… А чего «самописку» не оприходовал?

– А ты уверен, что это их вещица? Черт, я уже все спаковал…

Взяв со стола авторучку, он повертел ее в руках, пощелкал кнопкой, расположенной в верхней части – обычная шариковая авторучка, типичный ширпотреб. Поразмыслив несколько секунд, достал из верхнего ящика стопку писчей бумаги – видимо, собирался вести протокол допроса, – и положил на нее ручку.

– Дольникова Анна Сергеевна, – прозвучал его глуховатый голос. – Год рождения тысяча девятьсот семьдесят четвертый, русская, прописана в г. Москве по адресу улица Перекопская, дом двенадцать дробь два, квартира сорок один. После окончания Высшей школы милиции проходила службу в Спортивно-стрелковом центре МВД на Волоколамском шоссе в должностях инструктора и старшего инструктора по стрелковой подготовке. Звание – старший лейтенант милиции.

– Вдова полковника Дольникова, – подал голос другой «гестаповец». – Именно в его квартире в Черемушках вы и прописаны. Новая семья вашего отца проживает в районе метро «Автозаводская», можем назвать точный адрес…

– Короче, Дольникова, мы знаем о тебе почти все. – Субъект, сидевший за столом, по-прежнему не снимал хирургических перчаток, возможно, опасался оставить где-нибудь свои пальчики. – Если чего-то и не знаем, то нам эти эпизоды твоей жизни попросту неинтересны.

Анна облизала пересохшие губы.

– Кто вы такие?

– Тебе знать об этом не только необязательно, но и вредно. В этом неведении тебе следует оставаться и дальше, если, конечно, ты не намерена поставить на себе крест.

– Не только на себе, но и на мальчишке, – напомнил его коллега. Закинув ногу за ногу, он продолжил вещать: – Пойми, мы не только видим тебя насквозь, но даже и мысли твои читаем. Раз ты смоталась в Джохар, чертовски рискуя при этом, и вывезла оттуда этого пацана, значит…

– Он тебе чем-то оч-чень дорог, – продолжил другой. – Не только ты, но и мы это прекрасно понимаем, так что имей в виду!.. Теперь что касается того, кто мы такие. Знать тебе об этом, как уже говорилось, не следует. Но для собственного, внутреннего, так сказать, употребления, ты можешь сама придумать подходящую версию. Мы намерены сделать благое дело, отправив на тот свет пару-тройку отпетых мерзавцев…

– Кстати, может, и это тебе следует знать, – сказал тот, что походил на сытого кота. – Все они прямо или косвенно причастны к смерти твоего мужа.

– Да, это оч-чень существенный момент, – донеслось из-за стола. – Но у этих негодяев на совести и другие тяжкие преступления. Так что не ошибешься, если назовешь нас патриотами.

– Держать женщину в наручниках, а ребенка в заложниках – это, вы полагаете, патриотично? – возмутилась Дольникова.

– Мы вынуждены пойти на это из соображений безопасности. Так будет лучше для всех. Какое-то время, Дольникова, дня три или четыре, не больше, тебе придется терпеть кое-какие неудобства. Но что поделаешь, другого выхода нет.

Минут на десять они вынуждены были прерваться, потому что Дольникова потребовала привести мальчика. Она хотела убедиться в том, что ее не водят за нос, что с Иваном действительно ничего не случилось.

Перед тем как уже знакомый ей вертухай привел в помещение для допросов мальчика, «гестаповцы», после соответствующего предупреждения, даже решились освободить ее от наручников.

Иван, как это уже с ним не раз случалось, очень умело косил под слабоумного. Судя по всему, даже тюремщики считали, что у парнишки «не все дома». На присутствие Дольниковой он абсолютно никак не отреагировал. Пожалуй, внимание Ивана привлекла лишь ручка, лежавшая на стопке писчей бумаги.

– Ты, пацан, любишь малевать, вижу, – перехватив его взгляд, заметил сидевший за столом мужчина. – Извини, фломастеров нету, а ручка мне самому нужна.

– У вас что, карандаша или лишней ручки не найдется? – подала реплику Дольникова. – Парню скучно, пусть хоть чем-то себя займет.

Иван тем временем умудрился цапнуть со стола ручку. «Гестаповец» оказался добреньким: вначале привстал, намереваясь отобрать у мальчишки его добычу, но затем, махнув рукой, отвалил ему еще и бумаги.

Вскоре они опять остались втроем. Дольникова призадумалась. Либо у этих деятелей башня съехала, хотя пока не очень понятно, в связи с чем и на какую тему, либо они задумали устроить какую-нибудь крупную подлянку. А коль в разговоре было упомянуто имя ее покойного мужа, то не исключено, что речь идет о какой-то провокации, целью которой является не сама Анна Дольникова, а компрометация имени полковника Дольникова, расследовавшего факты коррупции и предательства во время первой чеченской войны.

Следуя совету Андрея, она пока аккумулировала свои впечатления, накапливала информацию и старалась до времени не лезть в бутылку.

– Что я должна делать? – спросила она. – Чего вы вообще от меня добиваетесь?

– Что делать? – переспросил мужчина за столом. – Да то же самое, в сущности, что сделал стрелок, отметившийся на «блоке» у Ассиновской.

Дольникова пожала плечами.

– Не понимаю, о чем идет речь.

– Ладно, не прикидывайся дурочкой, – подал голос «гестаповец». – Все ты прекрасно понимаешь… Те, за кем мы охотимся, они попросту мразь! Держат при себе охрану, не слишком многочисленную, но достать их все равно непросто… Вот почему мы решили прибегнуть к услугам первоклассных снайперов. Добровольно, Дольникова, ты вряд ли подписалась бы нам помочь. Поэтому пришлось создать такие условия, чтобы ты не смогла нам отказать! Не заставляй нас прибегать к крайним мерам! Пацана хочешь своего живым видеть? Не только свою жизнь сохранить, но и за прошлое отомстить – а это как тебе?! Никуда ты не денешься! Будешь делать то, о чем попросим.

Дольникова молчала, кажется, целую вечность.

– Боюсь, что вы не оставили мне другого выхода.

Ей показалось, что под масками зазмеились довольные усмешки.

– Хорошо, что ты сделала правильный ход, Дольникова. Завтра займемся оружием. Ты и твой новый дружок – он будет у тебя «вторым номером» – должны будете сделать пристрелку. Что касается прочих деталей, то о них мы тебе сообщим чуть позднее.

С Бушминым говорили совсем другим тоном: жестко, по-деловому. Он был готов к чему угодно – к любым формам запугивания, к изматывающей процедуре допросов с применением наркотических средств и богатейшего арсенала пыток и даже к тому, что его жизнь оборвется уже в ближайшие часы. Он понимал: особо церемониться с ним не станут, а потому сразу настраивался на самое худшее.

Но к тому, что произошло, Андрей оказался совершенно не подготовлен.

Нет, его не пытали. Руки, правда, держали все время скованными, а на шею надели короткий поводок, другой конец которого в ходе разговора был прикреплен к трубе парового отопления. И даже особо не допрашивали, потому что поняли: разговорами от него ничего не добьешься.