Нора смотрела на профиль Бри, вспоминая ее в юности, на пороге призывного пункта, беззаботную, решительную и уверенную в себе. Куда делась та девушка? Как она превратилась в эту женщину, такую хрупкую и смелую, упорную и одинокую?

– О, Бри, – с трудом выговорила Нора.

– Это не смертный приговор, Нора. – Бри заговорила жестко и сосредоточенно, как будто зачитывала список оплаченных счетов. – Скорее звоночек сверху: просыпайся, дорогая. Я тут кое-что почитала, у меня действительно неплохие шансы. А еще утром я подумала, что если для таких женщин, как я, нет группы поддержки, то я сама ее организую.

Нора улыбнулась:

– Узнаю свою сестру. И это обнадеживает больше всего. – Они еще несколько минут ехали в молчании, а затем Нора прибавила: – Но ты ничего не говорила. Тогда, давно. Не признавалась, что тебе было плохо.

– Да, – кивнула Бри. – А сейчас признаюсь.

– Нора положила руку на колено сестры – теплое, худенькое.

– Чем я могу помочь?

– Просто живи, день за днем. За меня молятся в церкви, это помогает.

Примерно год назад Бри начала посещать небольшую епископальную церковь по соседству со своим домом. Однажды Нора ходила с ней, но, ничего не понимая в запутанном ритуале службы с бесконечным преклонением колен, молитвами и тишиной, почувствовала себя невежественной, пришлой, чужой. Она украдкой поглядывала на тех, кто сидел рядом, и пыталась понять, что они чувствуют, что подняло их с постели в прекрасное воскресное утро и заставило прийти в храм. Она при всем желании не ощущала никакого душевного трепета и не видела вокруг ничего божественного – только приглушенный свет и собрание утомленных, послушных долгу, на что-то надеющихся людей.

Больше она туда не ходила, но сейчас была признательна за утешение, которое нашла в той тихой церкви ее сестра, за то, что она обрела благодать, недоступную Норе.

За окнами проносился мир: трава, деревья, небо. Затем, все чаще, здания. Они въехали в Луисвилль, и Бри влилась в плотный, быстрый поток автомобилей. На стоянке у полицейского участка место нашлось с трудом, машины тускло блестели на полуденном солнце. Нора и Бри захлопнули за собой дверцы – звук разлетелся эхом, – по бетонной дорожке, обсаженной унылыми кустиками, прошли к вращающимся дверям и очутились в помещении с мутным, каким-то подводным светом.

Пол сидел на скамье в дальнем конце комнаты, сгорбившись, уперев локти в колени и устало свесив руки. У Норы сжалось сердце. Миновав стол с полицейскими, она преодолела плотное сизое пространство и подошла к сыну. В комнате было жарко. Под потолком в грязных звукоизоляционных плитках вращался вентилятор, но движение воздуха не ощущалось. Нора села на скамью рядом с Полом. Он не мылся, волосы засалились, запах пота и ношеной одежды смешался с сигаретным дымом. Едкие, резкие запахи; мужские. Подушечки его пальцев загрубели от гитары, покрылись мозолями. У него своя, тайная жизнь, он теперь сам по себе. Нора вдруг оробела от этого. Да, он ее часть, но нисколько ей не принадлежит. – Рада, что ты нашелся, – тихо произнесла она. – Я очень беспокоилась. Мы все беспокоились.

Он посмотрел на нее, мрачно, гневно, подозрительно – и вдруг отвернулся и заморгал, смахивая слезы.

– От меня несет черт знает чем, – сказал он.

– Что правда, то правда.

Вскинув голову, Пол оглядел приемную. Взгляд задержался на Бри у стола дежурного и замер на беспрерывно крутящейся двери.

– Как я понимаю, он не потрудился приехать. Мне повезло.

Дэвид, он имел в виду. Такая боль в голосе. Такая агрессия.

– Отец едет из больницы, – ровным голосом ответила Нора. – Будет с минуты на минуту. А я приехала с Бри прямо с фирмы. Точнее, прилетела.

Она хотела развеселить его, но Пол лишь кивнул.

– Как Бри, ничего?

– Нормально, – сказала Нора, вспомнив их разговор в машине. – Держится.

Он снова кивнул:

– Хорошо. Это хорошо. А отец наверняка рвет и мечет.

– Не сомневайся.

– Меня посадят? – еле слышно прошептал Пол.

Нора вздохнула.

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Но не уверена.

Бри беседовала с полицейским. За ними, в постоянном чередовании света и тьмы, вертелась дверь, впуская и выпуская незнакомых людей, одного за другим, а затем и Дэвида. Он шел по выложенному плиткой полу, его черные ботинки скрипели, лицо было серьезно, Бесстрастно, непроницаемо. Нора напряглась и почувствовала напряжение Пола. К ее удивлению, Дэвид подошел прямо к сыну и молча привлек его к себе.

– Ты жив и здоров, – сказал он. – Слава богу.

Нора облегченно выдохнула. Полицейский с белым ежиком волос и поразительно голубыми глазами направился к ним. Под мышкой он держал папку с блоком отрывных листов. Обменявшись рукопожатием с Норой и Дэвидом, он повернулся к Полу.

– Тебе место в кутузке, – сказал он самым обыденным тоном. – Умнику этакому. Сколько я вас перевидал за годы, уж и не сосчитать. Мальчишек, которые думают, что они очень крутые, пока им все сходит с рук. А потом они обязательно попадают в передрягу и, естественно, за решетку. Там-то вся их крутизна вмиг слетает. К счастью для тебя, ваши соседи готовы пойти тебе навстречу и не заявлять про угон машины. И, коль скоро упечь тебя не получается, ты освобождаешься на поруки родителей.

Пол кивнул. Его руки дрожали, он сунул их в карманы. Все трое следили, как полицейский оторвал лист от блока, протянул его Дэвиду и размеренным шагом вернулся к столу.

– Я звонил Болендам, – объяснил Дэвид, складывая бумагу и пряча ее в нагрудный карман. – Они отнеслись ко мне с пониманием. Но, Пол, все могло быть гораздо хуже. И не думай, тебе придется сполна расплатиться за починку машины, до единого цента. Так что на какое-то время твоя жизнь станет очень скучной. Никаких приятелей. Никаких развлечений.

Пол, сглотнув, кивнул.

– Но мне нужно репетировать, – сказал он. – Нельзя же бросить квартет.

– Нет, – твердо ответил Дэвид. – Нельзя другое. Нельзя угонять машину соседей и Жить дальше как ни в чем не бывало.

Нора физически ощутила, как ощетинился Пол. «Перестаньте, – мелькнуло у нее в голове, когда она увидела, как ходит мускул на щеке Дэвида. – Прекратите, оба. Хватит».

– Прекрасно, – бросил Пол. – Тогда я не поеду домой. Лучше в тюрьму.

– Что ж, это я могу устроить, – опасно холодным тоном отозвался Дэвид.

– Давай, давай, – сказал Пол, – устраивай. Но знай, что я – музыкант. Хороший. И скорее соглашусь спать на улице, чем откажусь от игры. Черт, да я лучше умру.

Одно мгновение, один удар сердца. Дэвид не ответил. Пол сузил глаза.

– Жалко, моя сестра не знает, как ей повезло, – процедил он.

От этих жестоких слов Нору пронзило горе, острое и жгучее, как осколки льда. Прежде она стояла, затаившись, но сейчас, не успев подумать, что делает, наотмашь ударила сына по щеке. Отросшая щетина ожгла ладонь – не мальчик, но мужчина, – да и сил она не пожалела. Пол отшатнулся, потрясенный. На щеке уже проступала красная отметина.