Он уже не сожалел о сорвавшемся плане побега, восхищенно обводя взглядом стены рудника.

Сампа Анка тронул его за руку, и священник вздрогнул.

— Пора возвращаться, Амаута, иначе темнота застанет нас в пути.

— Да-да, конечно.

На обратном пути Иштван вертел головой, пытаясь запомнить дорогу. Он обязательно вернется сюда, захватит эти холмы именем закона или силой и станет самым богатым человеком в Вест-Индии!

* * *

Теперь Иштван знал, что делать. Река — вот путь к спасению! Он найдет ту маленькую бухту, украдет лодку и доберется до Анд. Конечно, с судном капитана Гомеша в одиночку он не справится, но маленькой пирогой управлять сможет.

Нетерпение священника было столь велико, что он решил не тратить времени на подготовку. Ночью, едва инки улеглись спать, он пробрался в амбар и доверху набил суму кусками вяленого мяса и печеными клубнями маниока, а все пустоты засыпал арахисом и маисом. Прихватил и кувшин с мате, но совсем небольшой: во время путешествия по реке жажда ему не грозила.

С полной сумой снеди Иштван вернулся в хижину. Брать сундук он не стал: дотащить его в одиночку до реки не было никакой возможности. Прихватил лишь нож и кошель, в котором лежали его "сокровища" — монета, крест тамплиеров и перстень. Ну и, конечно, ружье, уже давно отданное священнику Апу Умой.

Подготовив все, Иштван сел на постель. Сердце учащенно билось в преддверии побега. Что предстоит ему пережить? Сможет ли он добраться до гор?

Он огляделся. "Как бы ни сложилось дело, сюда я уже не вернусь. Прощай, моя убогая хижина!"

Едва небо начало сереть, он выбрался из селения и направился к Стене Духов. Там, на поляне, он дождался рассвета и по старой, прорубленной в джунглях тропке пошел на юго-восток, где, по его представлениям, протекала река.

Солнце ярко светило, но раскидистые кроны создавали приятную тень. На ветках что-то бормотали попугаи, в воздухе носились яркие жуки, мелькали разноцветные колибри. Идти было легко. Но пройдя с пол-лиги, Иштван стал замечать, что тропинку все чаще закрывают лианы и молодые кустики. Поначалу он перешагивал через новую поросль, но вскоре ее стало так много, что пришлось пустить в ход нож.

Прорубая путь, священник очень скоро устал и уже к полудню совершенно выбился из сил. К тому же, стало жарко и душно. Он сел, привалившись к стволу гигантского филодендрона, и прислушался. Жужжание насекомых, пение птиц — и ни малейшего всплеска, способного указать путь к реке. Но Иштвана это не беспокоило — тропа вела на восток, а бухта находилась именно там.

Передохнув и выпив мате, он с новыми силами принялся прорубать себе дорогу. Взмах-удар, взмах-удар, взмах-удар. Некоторые лианы были настолько толстыми, что их приходилось буквально перепиливать. Иштван взмок, пот заливал глаза и рот, слипшиеся волосы падали на лицо.

И тут он осознал, что тропинки уже нет, он продирается через густые заросли. Где же река? Может, он сбился с пути? Или вообще выбрал не ту дорогу? В прошлый раз они шли по тропе, идущей от самых ворот, но Иштван предпочел двигаться с поляны: там он мог отсидеться до рассвета, не опасаясь быть увиденным.

И что теперь делать? Вернуться? Но тогда придется пройти мимо селения, и его непременно кто-нибудь заметит. Да и найдет ли он нужную тропу? От ворот их расходится десятки.

Упрямо сжав зубы, он снова принялся рубить лианы. Взмах-удар, взмах…

В воздухе мелькнула коричневая туша. За мгновение до этого, почувствовав опасность, Иштван повернулся. Молодая пума, оставляя когтями кровавые борозды, скользнула по его плечу. Священника отбросило на землю. Хищник оскалился и прыгнул снова. Иштван, из последних сил сжав слабеющей рукой нож, коротко замахнулся и всадил клинок в горло зверя. Кровь брызнула фонтаном, громкий рык огласил окрестности, и испуганные попугаи с шумом взмыли ввысь. Пума упала на бок, мощные лапы дернулись, и она затихла.

"Хорошо, что не ягуар", — успел подумать священник перед тем, как потерять сознание.

Очнулся он от боли и жжения. С трудом разлепил глаза и ужаснулся: над ним кружился рой насекомых, а в ранах на руке копошились оводы и слепни. Иштван испуганно дернулся, мухи взлетели, громким жужжанием выражая свое недовольство.

Священник с трудом приподнялся и сел, прислонившись к стволу ближайшего фикуса. Оторвал зубами полосу ткани с рубахи и, превозмогая боль, кое-как перемотал раны на руке и плече. Потом дотянулся до валявшегося на земле кувшина с мате и допил последние капли. Над его головой по-прежнему вилось облако насекомых, но отогнать его не было сил.

Немного передохнув, Иштван попробовал встать, держась за ствол. Но не успел выпрямиться, как перед глазами все поплыло, и он снова опустился на землю.

Положение было отчаянным. Солнце клонилось к закату, а до Антавары не меньше двух часов пути. Священник, пытаясь привести мысли в порядок, потряс головой.

"Ночью на запах крови сбегутся все окрестные хищники. Надо идти. Только сначала что-нибудь съем, иначе сил точно не хватит", — решил он и потянулся к оброненной суме.

Но едва проглотил кусочек вяленого мяса, как его стошнило. Тяжело дыша, он попытался встать — опять безуспешно. И Иштван сделал единственное, что мог — пополз по прорубленной тропинке обратно в сторону селения, время от времени останавливаясь и отмахиваясь от надоедливых насекомых. Взять с собой вещи сил не было, суму он бросил, а ружье оттащил на сотню эстадо, надеясь позже его найти.

Иштван полз, казалось, целую вечность, и этот путь был настоящей пыткой. Плечо горело, рука кровоточила, нестерпимо хотелось пить. Он не видел ничего, кроме узенькой тропки с торчащими тут и там корнями. Скорее, скорее, не обращая внимания на боль, усталость и это гнусное жужжание над головой! Успеет добраться до поляны — и он спасен!

Вскоре в воздухе запахло прохладой, последние лучи солнца сверкнули и погасли, вокруг стало быстро темнеть. Сколько ни вглядывался священник в чащу, но различить просвета не мог. Он знал: еще четверть часа, и невозможно будет разглядеть даже собственную руку. Отчаянно сжав зубы, он с упорством безумца продолжал ползти из последних сил. Каждый вздох давался с огромным трудом, в мозгу врывались фейерверки. Еще одно усилие, и еще… Все тело горело, ныло, каждая клеточка умоляла о покое. И наступил момент, когда силы покинули его. Уронив голову на землю, Иштван заплакал от бессилия. Он не успел.

— Амау-ута!

Вздрогнув, священник поднял голову. Послышалось? Или у него начался бред? В последней, отчаянной надежде он прохрипел:

— Я здесь!

И потерял сознание.

Первое, что ощутил Иштван — запах маисовой каши.

"Я жив?"

Он приоткрыл глаза: над ним нависал конический потолок из шкур. Антавара?

— Тихо, тихо, Амаута. Не шевелись, — послышался тихий голос Сампа Анки.