— Зачем это все? Кому это нужно? — обращался он к маленькому, сгорбленному человеку, стоящему среди обгорелой рухляди.

— Не знаю. Они боятся «Формулы Рая». Они думают, что вы владеете «Формулой Рая». Они не позволят вам донести ее до народа.

— Какой «Формулой Рая»? Я ничего не знаю.

— Гагарин владел «Формулой Рая». Он первый побывал в космосе, и ему открылась «Формула Рая». Он хотел поведать ее людям. Но ему не позволили.

— Его убили? Подстроили катастрофу?

— Он жив. Его упрятали за решетку, и он находится там по сей день. Под Нижним Тагилом есть колония строгого режима. Там сидит Юрий Гагарин. Его видел один бандит, который сидел за разбой. «Формула Рая» стремится снизойти к русским людям, но ее не пускают. Русские космисты были близки к постижению «Формулы Рая». Циолковский был близок к ее постижению. Вернадский, Чижевский. Но им не позволили. «Формула Рая» ищет человека, через которого она будет явлена русским людям и через которого будет прервано бесконечное русское страдание. Быть может, вы — тот человек. Вас ищет «Формула Рая».

Они стояли в лучах автомобильных фар, отбрасывая длинные тени, среди обломков бутафорской ракеты, каждый из которых отбрасывал тень. Алексей смотрел на маленького горбуна, держащего в руках кусок скорлупы с надписью: «Царевич Алексей». Это был русский космист, последний из плеяды великих прозорливцев. Было странно, чудесно и больно смотреть на негасимую ночную зарю с черными зубцами елей, сознавая, что где-то на эту же зарю смотрит сквозь колючую проволоку Юрий Гагарин, владеющий райской истиной.

Они возвращались в гарнизон. Навстречу из леса полыхнули слепящие фары, жалящие прожектора. Вдоль бетонных плит, плавно колыхаясь на мягком грунте, двигался ракетовоз на гигантских колесах. Пятнистое тулово, кристаллическая кабина, ребристые шины. Пропыхтел, обдав жирной горячей гарью. Двигался, раздвигая ели слепящим светом. Алексей чувствовал фатальность бытия — в лесной колее, в студенистых икринках трепещут тысячи жизней, не ведая, что к ним неуклонно и слепо приближается гибель.

С бессильным гневом и изумлением Ромул смотрел на телеэкран, где в новостной программе показывался сюжет с пуском ракеты «Порыв». Отточенный белый бивень. Священник с кропилом. Все тот же странный, бог весть откуда взявшийся самозванец выводит краской на корпусе ракеты надпись: «Царевич Алексей». Зарево над ночными лесами. Перламутровая, летящая в тучах звезда. И неистовая радость ракетчиков, обступивших самозванца, — обнимают, целуют, подбрасывают вверх, словно это его личный успех. Словно армия обрела в его лице своего подлинного кумира.

Это было невероятно. По центральному телеканалу показывался сюжет, которого могли удостоиться лишь первые лица государства,— Президент Лампадников либо он, Долголетов, Духовный Лидер России. Налицо был заговор, имевший целью устранить из политики его, Долголетова. Вытеснить его из общественного сознания. Разрушить статус Духовного Лидера. Заместить его в этой роли другим человеком, чей наивный и трогательный облик, загадочная судьба, ореол мученичества и величия привлекали симпатии народа, питали народный миф о справедливом и благочестивом правителе. Автором заговора мог быть только Рем, его коварный, византийский ум угадывался во всей шее возвеличивания и прославления убогого провинциала. Чем привлекательней и ярче становился самозванец, тем скучнее и невыразительней казался Ромул. Тем меньше у него оставалось шансов сменить на президентском посту Рема. Тем легче было тому баллотироваться на второй президентский срок.

Едва справляясь с бешенством, он позвонил к вероломному другу в Кремль, видя на экране его самодовольное волоокое лицо, письменный стол с малахитовой лампой, кипу документов, над которыми Рем взмахивал изящной золотой ручкой.

— Все это я тоже только что видел, мой дорогой, и собирался тебе звонить, предвидя твою реакцию. Отвлекло послание этого наглеца Саакашвили, который, представляешь, грозит «окончательным решением южно-осетинской и абхазской проблемы». Неужели американцы будут воевать из-за этого параноика? Хотелось бы показать его мозг профессору Коногонову, чтобы тот воспроизвел его сексуальный бред на тему «Великой Грузии».

— Почему без моего разрешения сдвинули запуск ракеты «Порыв»? Почему на запуске присутствовал не я, как было оговорено, а этот увалень, на которого вы с Виртуозом напяливаете горностаевую мантию и шапку Мономаха? Что все это значит? Я требую объяснения!

— Прости, мой дорогой, что я не предупредил тебя о мистификации, — влажные воловьи глаза Рема источали благостное расположение. — Эта была не ракета «Порыв», а дешевый муляж. Ракетчики, которые «качали» нашего лжецаревича, были актерами московских театров. Мне привезли пленку, и я тебе сейчас ее покажу.

Он перегнал Ромулу ролик, и тот мрачно, недоверчиво смотрел, как солдаты космодрома склеивают из пластмассы и папье-маше корпус ракеты, устанавливают ее на стартовом столе. Как дурачатся известные артисты, словно разыгрывают сценки капустника. Актер Куценко сбил с головы актера Боярского черную шляпу, и открылась розовая смешная плешь. Актер Золотухин чеканил строевой шаг, тараща глаза, а актер Миронов, схватив щетку, делал «на караул». Ролик заканчивался зрелищем обгорелых обломков. Солдат поднял с земли, держал перед телекамерой кусок пластмассовой скорлупы с надписью «Царевич Алексей».

— Ну, ты убедился, мой друг, что все это смешная бутафория? — дружелюбно рассмеялся Рем.

— Для чего этот балаган? Как ты из него будешь выпутываться?

— Это идея нашего непревзойденного Виртуоза. Стремительно приближается финансовый кризис. Будут лопаться банки и корпорации. Возможны социальные потрясения. Обостряется ситуация на Кавказе. Грузинский параноик неизбежно атакует Цхинвал. Мы должны создать отвлекающий пропагандистский эффект. Разоблачение самозванца. Гневные обвинения. Страстные дискуссии. Ток-шоу. Судебный процесс. Народная энергия будет в очередной раз уловлена, и мы в очередной раз выиграем социальное время. Разве это не есть искусство управления, не есть «управляемая демократия»?

— Но разве ты не чувствуешь, что ваши игры наносят урон моей репутации? Я теряю престиж. Нарушается равновесие духовного и властного начала в наших с тобой отношениях.

— В какой-то мере ты прав. Но это, поверь, ненадолго. Разоблачение самозванца вернет тебе твой поколебленный статус. И даже его увеличит. Мнимый кумир падет, а подлинный останется. Тем более что падение ложного кумира будет предшествовать празднеству Духовного Лидера Русского Мира. Это будет твой личный триумф.

Ромул слегка успокоился, хотя раздражение и недоверие оставались. Ласковые, выпуклые глаза Президента скрывали в своей глубине чернильную, непроглядную муть, в которой, как в океанских впадинах, жили таинственные чудища подводного мира.

— Ты сегодня идешь на освящение колоколов в Свято-Даниловский монастырь? — спросил Рем, желая успокоить мнительного друга. — Я бы тоже присоединился, но, увы, встречаюсь с губернатором-казнокрадом. Тебе — небесное, мне — земное. Тебе — чистота, мне — грязь. Ну, ничего, скоро мы поменяемся ролями, и ты снова займешься земными президентскими делами.