Мы с Гудинандом раньше часто покрывались гусиной кожей, когда испытывали страсть, но в эту ночь воздух был таким холодным, что по коже мигом побежали мурашки, стоило только нам раздеться. Ну а в тот момент, когда мы оба разделись, мурашки на теле стали еще больше, должно быть, даже волосы на голове встали дыбом, когда в кустах внезапно послышался треск и грубый голос — голос Джаируса — громко произнес:

— Ты уже достаточно долго был с этой шлюхой, Гудинанд, вонючий калека. Теперь наступила очередь настоящего мужчины. Сегодня моя очередь!

Мы с Гудинандом оказались беззащитными. Мы оба были голыми, безоружными, а Джаирус вышел из засады, помахивая тяжелой деревянной дубиной. Я лежал на спине, Гудинанд как раз склонился надо мной, и тут я услышал одновременно звук от удара дубины и его мычание, после чего мой друг тихо упал в темноту сбоку от меня.

В следующий миг меня придавила тяжелая потная туша Джаируса. Он был полностью одет, но задрал одежду, чтобы освободить свой fascinum, и принялся тыкать им мне в низ живота. Я боролся, молотил руками и звал Гудинанда на помощь, но тот был или оглушен или мертв, и Джаирус только смеялся надо мной.

— Я знаю, что ты любишь заниматься этим, малышка. Так сделай это лучше со мной. От меня ты не заразишься падучей болезнью, как вон от того ненормального.

— Слезь с меня! — бушевал я. — Я сама выбираю себе друзей!

— Ну так выбери меня, чтобы доставить мне наслаждение. А теперь прекрати свое глупое сопротивление и послушай меня.

Я продолжал отчаянно сопротивляться, одновременно слушая разглагольствования Джаируса.

— Ты знаешь мою мать Робею?

Она говорит, вы с ней хорошо знакомы.

— Я знаю, что она ненормальная…

— Заткни свой рот и слушай внимательно. Так вот, в качестве своей последней любовницы моя мать выбрала tonstrix[120], которая красит ей волосы, замарашку из простонародья по имени Маралена. А когда та ей в конце концов надоела, отдала девчонку мне. Мать рассказала и показала мне, как доставить удовольствие Маралене, наблюдала и учила меня, когда мы ласкали друг друга. И — можешь представить — Маралена наслаждалась моим вниманием больше, чем материнским. Обещаю, ты тоже не пожалеешь, дитя. Вот, дай мне руку. Посмотри, какой большой у меня fascinum. Итак, давай-ка приступим…

Раздался еще один глухой удар. И так же внезапно, как перед этим Гудинанд, Джаирус исчез где-то сбоку в темноте, а я остался лежать в одиночестве. С трудом дыша, я пытался понять, что же произошло: уж больно стремительно сменяли друг друга события. И тут мне на лоб нежно легла чья-то костистая жесткая рука и знакомый голос произнес:

— Все в порядке, мальчишка. Теперь ты в безопасности. Успокойся и соберись с мыслями.

Я прохрипел:

— Fráuja, это и правда ты?

— Если ты не узнаешь старого усатого Вайрда, твои мозги точно не в порядке.

— Нет… нет… Все хорошо. Но что с Гудинандом?

— Он потихоньку приходит в себя. У него какое-то время будет болеть голова, но это не так уж страшно. То же самое и с этим твоим другом. Я не так сильно стукнул его дубинкой, чтобы убить.

— С моим другом?! — прохрипел я возмущенно. — Да это сын драконихи…

— Я знаю, кто он, — сказал Вайрд. — Во имя носа и ушей Зопира[121], которые он собственноручно срезал со своей головы, У тебя настоящий дар, мальчишка, заводить знакомства. Сначала Гудинанд, городское посмешище. Теперь Джаирус, самый ненавистный в Констанции ублюдок.

— Я не приглашал его на свидание…

— Молчи, — произнес Вайрд так же раздраженно, как встарь. — Оденься. Мне нет дела, ferta, если ты ведешь себя непристойно, но ты должен хотя бы прилично выглядеть.

Я принялся на ощупь одеваться. То же самое сделал и Гудинанд, убравшись подальше: он явно испугался гнева Вайрда, который застал нас в таком положении. Когда мое смущение прошло, я покаянно прошептал:

— Fráuja, мне очень жаль, что ты оказался этому свидетелем.

— Замолчи, — снова заворчал Вайрд. — Я старик и в жизни много чего повидал. Так много, что вряд ли смогу испытать при виде чего-то потрясение. Я давно уже сказал тебе: меня совершенно не волнует… ну, мочишься ли ты стоя, или присаживаешься, или как ты там еще используешь свои половые органы.

— Но… — сказал я и снова продолжил одеваться. — Подумать только… как ты здесь оказался, fráuja? И так вовремя — как раз тогда, когда нам с Гудинандом потребовалась помощь.

— Skeit, мальчишка, я вернулся в Констанцию уже неделю назад. Однако когда я заметил шпионов напротив нашего deversorium, то решил пожить еще где-нибудь и понаблюдать. Я видел, как ты входил и выходил, иногда в женском наряде, который как-то показывал мне в Базилии. Затем сегодня, когда ты отправился куда-то на ночь глядя и за тобой пошел этот верзила, я просто двинулся следом. Теперь вопрос вот в чем: что нам делать с этим, как ты выражаешься, сыном драконихи?

Джаирус ничего из этого не слышал, но уже сидел, осторожно ощупывая шишку на затылке. Насколько я мог видеть в темноте, он выглядел донельзя напуганным.

— Привязать к нему тяжелый камень, — предложил я зло, — и утопить вон там в озере.

— Это было бы вполне справедливо, — сказал Вайрд, и лицо Джаируса стало таким белым, что его можно было разглядеть в темноте. — По готскому закону этот человек считается nauthing — человеком столь ничтожным, что его убийцу не подвергают наказанию. И я без колебаний убил бы его, — продолжил Вайрд, — будь этот негодяй обычным грубым насильником. Но он сын dux Латобригекса. Очень может быть, что все жители Констанции, в том числе и его отец, только обрадуются бесследному исчезновению Джаируса, однако они все равно будут задавать вопросы. Не следует забывать о его шпионах — и, разумеется, о его мамаше: эти люди вполне могут знать, куда он отправился. Таким образом, эти вопросы станут задавать тебе, мальчишка, и твоему другу Гудинанду, и не исключено, что вами заинтересуется городской палач. Поэтому, во избежание неприятностей, советую вам оставить Джаирусу жизнь.

Как обычно, совет Вайрда был разумным, поэтому я только спросил угрюмо:

— Тогда что ты предлагаешь, fráuja? Чтобы мы обратились к судьям и те решили, как его наказать?

— Нет, — сказал Вайрд презрительно. — Только слабаки и трусы прибегают к суду, чтобы защитить свою честь. В любом случае Джаирус занимает в Констанции такое положение, что его, несомненно, оправдают.