— Надо же, всю жизнь был кругом виноват, а теперь вдруг бац — и невиновен! — ликовал Юлиус. — Невыразимое ощущение!

Буссе, со своей стороны, заметил, что это повод принести бутылочку настоящего венгерского шампанского и выпить вместе с комиссаром. Комиссар слабо запротестовал, говоря, что у него же во дворе машина. Ехать ему, правда, только до Фальчёпинга, где у него номер забронирован, но ему как комиссару в принципе неловко садиться за руль под градусом. Но тут вступил Бенни, заметив, что, может, трезвенники вообще — если верить Аллану — и угроза миру во всем мире, но польза от них тоже бывает, когда надо кого-нибудь подбросить на машине.

— Да выпейте вы бокал шампанского, господин комиссар, а я уж позабочусь, чтобы вы прибыли в вашу гостиницу, когда вам нужно и в лучшем виде.

Уговаривать комиссара не пришлось. Он так давно страдал от дефицита человеческого общения, что, попав наконец в приятную компанию, ломаться не стал.

— Ладно уж, выпьем тогда по бокальчику за вашу невиновность, полиция не может этого не поддержать, — сказал он. — Или тогда уж парочку, вон вас как много…

Общее веселье продолжалось уже часа два, когда мобильный комиссара Аронсона зазвонил снова. И снова это был прокурор Ранелид. Он рассказал Аронсону, что в силу неудачного стечения обстоятельств только что на встрече с прессой объявил невиновными троих мужчин и женщину практически окончательно. К тому же ему надо меньше чем за сутки узнать, что на самом деле происходило в промежутке между сегодняшним днем и тем, когда старикан Карлсон сбежал через окошко, поскольку пресса ожидает этой информации завтра в пятнадцать ноль-ноль.

— Другими словами, ты по уши в дерьме, — ответил захмелевший комиссар.

— Ты должен мне помочь, Ёран! — умолял прокурор Ранелид.

— Чем именно? Переместить труп в другое место? Или поубивать тех, кому хватило наглости быть не настолько мертвыми, как тебе хочется?

Прокурор Ранелид признался, что такая идея ему уже приходила, но что она вряд ли осуществима. Нет, надежда на другое — что Ёран сумеет как-то договориться с Алланом Карлсоном и его поде… помощниками… насчет того, как бы и самому Ранелиду туда подъехать завтра с утра для коротенькой — и совершенно неофициальной! — беседы о том о сем… чтобы, так сказать, внести ясность в то, что в последнее время происходило в сёдерманландских и смоландских лесах. А заодно прокурор Ранелид попросит у четверых невиновных прощения от имени полиции Сёдерманланда.

— Полиции Сёдерманланда? — переспросил комиссар Аронсон.

— Да… ну… вернее, от моего имени, — сказал прокурор Ранелид.

— Ах вот как. Ты знаешь что — ты расслабься чуток, Конни, а я тебе перезвоню. Перезвоню через несколько минут.

Комиссар Аронсон закончил разговор, после чего сообщил присутствующим радостную новость: прокурор Ранелид только что провел пресс-конференцию, на которой подчеркнул невиновность Аллана Карлсона и его друзей. Заодно комиссар передал просьбу прокурора — позволить ему приехать завтра утром для выяснения подробностей.

Прекрасная отреагировала на это темпераментной речью насчет того, что ежели начать тут распинаться перед самим прокурором, что да как было в последние недели, то добром это вряд ли кончится. Юлиус с ней согласился. Нет уж, невиновны так невиновны!

— Да я еще к этому и привыкнуть не успел. Так что будет страшно жалко, если вся моя невиновность пойдет прахом меньше чем за сутки.

Но Аллан попросил друзей перестать беспокоиться из-за пустяков. Все равно газеты и телевидение не оставят их в покое, пока не узнают всю историю. Так лучше уж один раз скормить ее прокурору, чем потом еще неделями иметь полный двор журналистов.

— Кроме того, у нас ведь еще целый вечер, чтобы придумать, что нам сказать, — сказал Аллан.

Последней реплики комиссару Аронсону слышать совершенно не хотелось. Он поднялся, чтобы обозначить свое присутствие и не дать остальным наговорить такого, без чего уши Аронсона вполне могли бы обойтись. И сказал, что, пожалуй, поедет, если хозяева не возражают. Если Бенни так любезен, что подвезет его до гостиницы в Фальчёпинге, то Аронсон будет крайне признателен. По дороге Аронсон собирается позвонить прокурору Ранелиду и передать, что его ждут завтра часиков в десять утра — пойдет? А завтра Аронсон приедет на такси, если не для чего другого, так хоть машину заберет. Ну что, не выпить ли еще напоследок по полбокальчика этого изысканного болгарского шампанского? Ах, оно венгерское? Не все ли равно!

Комиссару Аронсону налили еще бокал, до краев, который он тут же опорожнил, потом провел ладонью по носу и плюхнулся в машину на пассажирское сиденье рядом с Бенни. И произнес речитативом, опустив стекло:

— Ах, как бы нам венгерским вином,

Друзья, промочить бы глотки!

— Карл Микаэль Бельман, — кивнул почти литературовед Бенни.

— Евангелие от Иоанна, глава восьмая, стих седьмой, вспомните его завтра, комиссар, — крикнул Буссе в ответ, охваченный внезапным озарением. — От Иоанна, глава восьмая, стих седьмой!

От Эскильстуны до Фальчёпинга за четверть часа, как известно, не доедешь. Прокурору Конни Ранелиду пришлось встать на рассвете (к тому же после почти бессонной ночи), чтобы прибыть в Клоккарегорд к десяти утра. Сама встреча не должна продлиться дольше часа, иначе он попросту выбьется из графика. Ведь в три уже начинается пресс-конференция.

Конни Ранелид чуть не плакал за рулем, подъезжая по трассе Е20 к Эребру. «Великое торжество справедливости» — так должна была называться его книга. Ха! Будь на свете хоть капля справедливости, то сейчас молния ударила бы в ту проклятую усадьбу и спалила бы там дотла все и вся. И тогда бы прокурор Ранелид сочинял для журналистов что хотел.

Комиссар Аронсон наконец-то как следует отоспался в фальчёпингской гостинице. Проснулся он в девятом часу и не без угрызений совести припомнил вчерашнее. Он сидел и пил шампанское за здоровье потенциальных делинквентов и своими ушами слышал, как Аллан сказал, что им надо придумать, что сказать прокурору Ранелиду. Получается, Аронсон чуть ли не соучастник? В таком случае — чего именно?

Прибыв вчера к себе в гостиницу, комиссар немедленно нашел — в соответствии с рекомендацией Буссе Юнгберга — Евангелие от Иоанна, главу восьмую, стих седьмой — в Библии, оставленной миссией «Гедеон» в одном из ящиков тумбочки. После чего последовало двухчасовое чтение Библии в уголке гостиничного бара в компании джин-тоника, еще джин-тоника, а затем еще джин-тоника.

В упомянутой главе говорилось о женщине, сотворившей прелюбодеяние. Фарисеи привели ее к Иисусу, дабы поставить его перед дилеммой. Если Иисус скажет, что женщину не следует забить насмерть камням, то, значит, он против самого Моисея и закона Моисеева, как тот изложен в книге «Левит». А если Иисус, наоборот, встанет в этом деле на сторону Моисея, то бросит вызов римлянам, имеющим монопольное право санкционировать смертную казнь. С кем Иисус скорее поссорится — с римлянами или с Моисеем? Фарисеи решили, что приперли Учителя к стенке. Но Иисус был Иисусом, и, немного подумав, ответил так: