– Что нужно делать? – спросил Влад, хотя и понимал – зря, точно пожалеет.

Василий Петрович провел пальцами по усам и огладил аккуратно подстриженную бородку.

– Ты ведь помнишь, Ленчик, какое здание стоит над нами? – спросил он.

Честно говоря, Симонов помнил очень смутно. Здание наверняка считалось важным, даже культовым, раз под ним вход в метро сделали, но на ум так ничего конкретного и не пришло.

– МДМ, – укоризненно произнес Василий Петрович и, видя, что и эта аббревиатура не произвела впечатления, пояснил: – Московский Дворец Молодежи. Красивейшее сооружение, а зал внутри какой… Эх… – и он снова покачал головой, но на этот раз мечтательно. – А знаешь, какие вечера там проходили?

– Нет.

Может, и рассказывали о том Владу, но он действительно не помнил. Очень многие прежние знания вымело из его головы, а воспоминаниям, как выяснилось, лучше было и вовсе не верить. Будто и не он жил на Фрунзенской еще сравнительно недавно.

– КВН, – непонятная аббревиатура из трех букв снова зависла в воздухе.

«Знай я все эти названия, мог бы ругаться цензурно, посылая собеседника в МДМ на КВН, – подумал парень. – Все равно посыл поймут верно, а звучит оригинально, и никто не обзовет матершинником».

– Клуб веселых и находчивых – КВН, – махнул на него рукой Василий Петрович. – Эх, Ленчик-Ленчик. А ведь не просто так он проводился. Со всей нашей необъятной родины молодежь съезжалась: задорные были, патриоты сплошные. Они со сцены выступали, задором и молодостью зал заражали, а рядом на пьедестале стоял символ молодежного движения – золотой КиВиН – сверхсильный артефакт, который, по моим сведениям, где-то в Дворце Молодежи до сих пор находится. И вот подумалось мне: а хорошо бы его сюда. Поднял бы он настроение на станции?

Влад неопределенно повел плечом.

– А вот я тебе скажу… Обязательно! И не волнуйся, станешь ты героем всей нашей станции, мы тебя даже наградим. Ну? – и глянул так остро, что Симонов аж вздрогнул.

– Надо подумать, – сказал он, тщательно подбирая слова, не отказываясь, но и не соглашаясь.

– Товарищ Владлен Симонов! – повысив голос, сказал Василий Петрович. – Верите ли вы в дело товарищей Красной линии и в курс товарища Москвина?! Или совершенно развратила вас проклятая Ганза, и вы ныне – враг народа, которого следует гнать со станции поганой метлой?!

– Меня точно никто не развращал, – обтекаемо и осторожно начал парень. – Но ведь наверху теперь совсем иная обстановка, очень много новых форм жизни, а они к человеку весьма враждебно настроены.

– Это верно, – вздохнул Василий Петрович. – И в МДМ до сих пор, говорят, обитают эти самые веселые и находчивые, которым лучше не попадаться. Но в тебя я верю много больше, чем в них.

Из комнатенки Влад вышел на негнущихся ногах и долго в тщетной попытке успокоиться глядел на бюст товарища Фрунзе, установленный в конце станции у глухой стены в арке из красного мрамора. Ему не хотелось возвращаться к Каю в паническом настроении и со словами: «Нас собираются использовать, если не убить. Пора бежать». Следовало еще раз все хорошо обдумать и не пороть горячку.

Вокруг памятника поддерживалась практически идеальная чистота. Да и вообще, станция казалась неописуемо красивой в сравнении с другими, на которых удалось побывать Симонову, до блеска вымытой и освещенной, пусть и тускло, но гораздо лучше той же Нагатинской. Здесь жили просто и следовали курсу товарища Москвина, когда-то стремившегося к электрификации всего метрополитена, а нынче сосредоточившего свое внимание на Красной линии и строившего коммунизм исключительно на ней.

Фрунзенская залегала глубоко. От поверхности ее отделяло целых сорок два метра. Спроектировали ее еще до выхода постановления «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», поэтому относилась она к особому виду архитектуры – сталинскому ампиру. Своды станционного зала поддерживали два ряда пилонов: массивных, красно-белых, с многочисленными звездами и лавочками у основания. Из-за них на станции почти никто и не селился: оборудовать жилые помещения было довольно проблематично. Большая часть людей жила в подсобных помещениях под платформой и на путях, противоположных тем, по которым ездили дрезины. Там же находилась столовая и гостиничные палатки, одну из которых выделили им с Каем. Переходы же между пилонами занимали торговые лотки и магазины по продаже оружия.

Зато какие здесь были лампы! Массивные кольца на восемь плафонов в каждом висели на огромных крюках и располагались на расстоянии всего лишь в несколько шагов друг от друга.

– Эй! Ты Владлен Симонов будешь?

Влад обернулся и некоторое время глядел на полноватого парня примерно своих лет. Не было в нем ничего особенного, кроме вьющихся ярко-рыжих волос.

– Не признал? – спросил тот. – А вот я узнал тебя сразу.

Симонов присмотрелся внимательнее.

– Егор, ты? – назвал он первое же прыгнувшее на ум имя. Влад как раз вспоминал малахольного Егорку и думал о том, что не очутись он в свое время на Ганзе, вполне мог бы вырасти таким: ничего не представляющим собой пареньком, чуть ли не юродивым, мнения которого никто и никогда не пожелает спросить.

– Ага, – заулыбался тот щербатым ртом. – Значит, вернулся все-таки?

– Вернулся, – неуверенно проронил Симонов.

– А то, знаешь, наших почти никого не осталось.

– То есть, как?..

– Вадик оказался врагом народа, его еще года три назад на Лубянку забрали. Людка замуж вышла и на Спортивную свалила. Ленька вообще пропал на Парке. Наверное, с ганзейцами спутался и сбежал, подлая морда, – Егор принялся сыпать именами ничего не значащих теперь для Влада людей. Он, конечно же, не всех их забыл. Людку, например, всегда бойкую маленькую активистку, помнил очень хорошо и даже ощутил некоторое сожаление по поводу ее замужества. – Пойдем, выпьем? – услышал он последнее предложение Егора и покачал головой.

– Не могу. Мне идти нужно.

– А… – закивал Егор. – Важное задание от товарища Василия Петровича?

Парень кивнул.

– По сталкерским делам. Я ж слышал, кем ты стал, – заметил Егор. – Нам очень, знаешь ли, нужны свои, правильно одиотизированные… эм… идеализированные… опять не то, … идеологизированные сталкеры, а не та сволочь, которая в остальном метро обосновалась и якобы не имеет никакой политической позиции.

– Но они ведь действительно над схваткой, – возразил Влад.

– Вот именно, – сказал Егор, и по его лицу прошла тень. – А кто не с нами, те против нас! И вообще. Я к тебе же не просто так пришел. Ты ж на других станциях был. Как у тя с ораторством? Толкнешь речь на тему загнивающего Содружества станций Кольцевой? Я те тезисы потом подготовлю и занесу.

– Не знаю, – ответил тот.

– Ну-ну, не волнуйся. Это только поначалу перед аудиторией страшно, а потом… как втянешься. Может, все же пойдем – выпьем?