Настала ночь, с ночью – неверная темнота и прохлада, звёзды в небе, далёкие зарницы. Тянулся час за часом. В начале четвёртого на востоке возникло белесоватое пятно, как раз в месте соединения неба, земли и воды. Пятно растекалось вправо и влево, тянулось вверх, обретало цвет: синеватый по краям и зеленоватый в центре. Пройдёт ещё полчаса, и оно заполыхает всеми оттенками розового, алого, оранжевого.

Мир замер в предвкушении этой феерии. Шелест и шорох кожистых крыльев не был услышан почти никем…

Сотни уреев в стремительном волнообразном полёте перенеслись за высокие стены крепости. Кто-то там успел вскрикнуть, кто-то – махнуть бессмысленным мечом…

Это была бойня. Защитники стен, те, кто не умер от укусов в первые минуты, пытались найти спасение в боевых галереях. Там, в тесноте и изломанности ходов, крылатые змеи теряли своё главное преимущество: скорость. Но упорство в достижении цели они не теряли даже там: ползли, шипели, кусали…

Следующую волну летучих тварей – было слышно издалека. Исполинские птицы летели шумно, возмущая воздух, клокоча зобами. Чудовищные маховые мускулы, казалось, сокращаются с хаканьем, жёсткие перья скрежещут одно о другое.

Небольшие и лёгкие люди сидели на спинах птиц. На них были островерхие мягкие шапки с белыми помпонами. За плечами топорщились кривые мечи без гард.

Они прыгали со спин птиц на лету, кувыркались по земле, по крышам, с ловкостью древесных жителей карабкались по стенам…

В бою они были стремительны и жестоки.

Когда по штурмовым лестницам на стены ворвались конкордийские лёгкие пехотинцы, бой шёл уже в двориках и казематах. Защитники поджигали дома, смоляные бочки, вообще всё, что могло гореть – нападающие даже пытались тушить. Темнота была на их стороне.

…Стенного мастера Кифу Протолеона тревога застала в объятиях молодой жены. Он вскочил, ещё не в силах сообразить, что к чему и где он вообще находится. Квета поняла сразу. Природные способности её были немалыми, и при ином течении жизни из неё получилась бы знаменитая ведима. Но в семействе Трифиллиев ведим и чародеев не жаловали…

– Вот и всё, – сказала она мёртвым голосом. – Как быстро…

– Да ты что говоришь? – возмутился он совершенно искренне. – Какая-то заморочь дурацкая… сейчас мы их прогоним, и всё будет нормально, нормально… – он торопливо одевался: кожаные штаны, кожаная рубаха с широкими рукавами, нагрудник из кованых стальных колец…

Квета, неслышно ступая, подошла к окну. Отсвет огня лёг на её лицо и грудь. Чувство, что всё кончено навсегда, безнадёжно, бесповоротно – было сильным, чрезвычайно сильным: до глубокой внутренней дрожи.

– Конечно, – сказала она. – Вы их прогоните… Иди, я буду ждать. Придёшь – и сразу в тёплую постель.

Горло Кифы сдавило от нежности и любви, и поэтому он ничего не смог сказать, подхватил с оружейной стойки меч, неловко махнул рукой и выбежал на лестницу. Его убили через три минуты на извилистой уличке: пока он рубился с двумя вывернувшимися из-за угла пехотинцами, кто-то маленький и лёгкий прыгнул ему на спину с водостока, рывком запрокинул голову и перерезал глотку. Кифа утонул в горячем и чёрном, до самой последней секунды не испытав ни тени страха, а лишь безумную досаду оттого, что его обращённая в ярость любовь так и не нашла своего пути…

С рассветом доместик Арий Аристион, собрав в два кулака все наличные силы, ударил по противнику с двух сторон, отсекая его от стены. Кроме того, по потайной галерее, проложенной в основании стены, несколько десятков лучников и лучниц пробрались в тыл вынужденного к обороне противника, по сигналу командира выбили нарочито слабую кладку, маскирующую бойницы, и начали беглую стрельбу по всему, что движется. Стрелка весов качнулась в противоположную сторону.

Конкордийцы пребывали в смятении. Их было уже более тысячи за стеной, но в узких проходах и уличках сражаться одновременно могли разве что несколько десятков. В незащищённые спины летели стрелы – и как потом докажешь, что убит ты был не в бегстве? Наконец, с наступлением света куда-то исчезли маленькие пилоты птиц…

Когда же вдоль стены мощно ударили закованные в панцири славы, среди конкордийцев началась паника.

Нет, они ещё отбивались, они пятились, а не бежали (да и куда можно бежать в таком стеснении?) – но это уже ничего не значило. Каждый бился за себя, забывая помочь соседу. Их убивали очень быстро: так тает льдина, брошенная в кипяток…

Андроник Левкой выслушал гонца, потом посмотрел на солнце. Солнце поднялось над лесом на палец вытянутой руки.

– Пора, – сказал он.

Адъютант повернулся к флагштоку и потянул за реп. Огненное лёгкое полотнище начало подниматься, развертываясь под слабым утренним бризом.

Тут же забили барабаны. И полки, подобравшиеся по пепелищам пригородов почти вплотную к стене, встали и пошли вперёд – по штурмовой лестнице на двадцатерых.

В них летели горшки с порохом и смолой, камни, редкие стрелы. Лился кипяток из котлов. Защитники стен метались поверху, не успевая привести в действие все подготовленные механизмы. Контратакой стены были оголены…

Уже первой волне нападающих удалось кое-где зацепиться за гребень и даже ворваться в город.

Клинья, вбитые в окружённую на рассвете группу, почти сошлись – славы, наступающие с севера и юга, уже друг друга видели, – когда прозвучал сигнал: "По местам!" И они подчинились этому сигналу, метнулись назад на стены, но там – были чужие…

И всё же защитники продолжали сопротивляться.

В восемь двадцать открылись ворота. Теперь участь города была решена.

Но почти до самого вечера славы и горожане дрались за казематы, за кварталы, за отдельные дома и наконец за подвалы. Город охвачен был пожарами, местами просто нечем было дышать, гибли лошади и пытались ползти люди; с неба падали головни, горящие книги, мёртвые голуби. Темнота так и не наступила. А около полуночи чудовищный взрыв встряхнул землю и стоящих на ней людей: взлетел на воздух арсенал, имевший на полгода огневых и взрывчатых припасов…

Но и в этом огненном аду шёл грабеж, и за стенами вырастали горы вынесенных вещей. Пленных же было немного. Говорили про подземный ход, ведущий куда-то: то ли за море, то ли за горы. Изумлялись: это сколько же идти…

Плохо видимые, на окраине освещённого пожаром пространства, кружили в небе несколько исполинских птиц. Не видно было, есть ли на их спинах всадники – или же это осиротевшие твари пытаются отыскать своих хозяев.

Кузня

Саня проснулась, готовая куда-то бежать, с кем-то сражаться; кипела кровь и стремительно кружилась голова. Но сражаться было не с кем: сводчатый коридор, уставленный койками, местами в два этажа; звуки, обычные в таком скоплении спящих людей: скрип кроватей, похрапывание, бормотание… Саня не могла бы сказать, что вновь теряла память, но минувший сон казался куда важнее и плотнее яви. Сердце всё ещё колотилось.