Все. Они в безопасности. Теперь бы немного воды. Ах да, колодцы…

Небезопасно!

Да понимаю. И что-то еще…

Башенная камера медленно, словно нехотя, наполнялась утренним туманным светом. Свет. Ведь у Горона с собой была светящаяся ветвь! Скорее назад, потому что она безошибочно укажет подземным жителям на место недавней трагедии. Что, в пещере еще пусто? Да, еще. А вот и потускневшая ветка. Кстати, надо и вход задвинуть понадежнее, ведь, похоже, что здешним гномам он неизвестен. Если они не наткнутся сегодня на кровь, то за пару часов она в такой жаре высохнет…

Какие-то частые клацающие звуки послышались совсем неподалеку, словно некрупный зверь лакал воду… Или не воду.

Злобное шипение, выгнувшаяся горбиком спина и три немигающих кровавых глаза.

А главное — нестерпимая вонь.

Все, что угодно, она могла перенести, но только не это. Так что возвращение в спасительную башню-колодец можно было бы смело назвать позорным бегством. Но сладковатый прилипчивый запах за несколько секунд уже успел проникнуть между ворсинками плаща и теперь преследовал ее даже здесь. Она отшвырнула плащ, опустилась на колени возле Горона. Воды-то она так и не принесла. А что еще можно было сделать с раненым, кроме того, чтобы смыть с него кровь и перевязать потуже рану, она просто не представляла. На то у нее всегда имелся собственный лекарь. Да и крови что-то не видно, так что или удар пришелся по голове и его смягчила шапка волос, или по спине, и тогда это настоящий болевой шок. Что же делать, что делать?.. Да еще и этот неотступный тошнотворный запах, от которого все кругом плывет и невозможно сосредоточиться…

Проклятие, да ведь это пахнет кровь, пятнающая ее собственное платье и руки! Все-таки придется рискнуть и вернуться к колодцу…

А что, нет другого способа?

Действительно. Вот что значит, вжиться в роль несмышленой девчонки, путешествующей по сказочному миру в поисках того — неизвестно чего. И совсем из головы вон такая простая, реальная вещь — что ведь в ее владении все моря Вселенной!

— Горон, подождешь? Я на две секундочки, и сразу назад!

Не отвечает. Тогда мгновенный полет, и — каменистая осыпь, по которой спускается дорога, пролегающая вдоль всего хребта Игуаны к самой восточной оконечности ее «хвоста». Промчаться по влажной гальке, даже не снимая на бегу окровавленного платья и — в теплынь вечерней морской воды, смывающей всю скверну вынужденного убийства. В две секунды она, естественно, не уложилась, но в десять — пожалуй, потому что осталось только накинуть на мокрое тело плащ, туго затянуться лиловым пояском, и — обратно!

Иссиня-черный мох, едва угадываемый на нем профиль.

— Горон, ты меня слышишь?..

До волос даже не пришлось дотрагиваться: сами, зашелестев, точно легкая волна по гальке, сдвинулись в сторону, обнажая высокий, без единой морщинки лоб. Правда, губы, всегда обезображенные скорбным изломом, так и остались укрытыми ревнивой прядью, но вот пушистые ресницы — древние боги, какая красавица не отдала бы полжизни за такие!

Нашла время любоваться! Естественная защита для глаз от здешнего ослепительного солнца.

Которого невестийцы практически не видят… И потом, кто это решил, что я им любуюсь? Мне бы его только в чувство привести. Влажная тряпка на лоб, вот все, что приходит в голову. Из мокрого — только подол платья. А, сойдет. Только наклониться пониже…

Сперва дрогнули ресницы, потом — все тело. Руки судорожно нашарили на лбу влажную ткань, точно в ней было спасение от всех ведомых и неведомой бед, и Горон, вздрагивая всем телом, уткнулся в него лицом, как щенок зарывается в теплую шерсть материнского брюха.

Запах! Запах твоего тела и горькой колдовской воды!

— Очнись, Горон! — крикнула Сэнни вовсе не потому, что хотела ему помочь — просто ей было нестерпимо стыдно глядеть на то, как этого таинственного человека, на которого она привыкла глядеть снизу вверх, сотрясает какая-то жалкая дрожь.

Он очнулся. Рывком сел. Еще резче обернулся к ней, так что они оказались лицом к лицу.

И оба замерли в невольном оцепенении. Он — на какой-то миг, не узнавая ее, словно ожидал увидеть совсем другого человека. А она — потому, что впервые так близко увидела его глаза.

Раньше он тоже, разумеется, глядел на нее, не без того; но это был ускользающий взгляд из-под непроницаемых ресниц, что-то вроде черной молнии, и только. А сейчас она с каким-то суеверным ужасом, граничащим с восхищением, вглядывалась в эту сплошную агатовую черноту и с трудом различала серебряные паутинки, очерчивающие контуры радужки и разбегающиеся от зрачка лучики; никакого белка, все одинаково бездонно чернотой межзвездного Пространства…

Древние боги, да человек ли он?

Ты слышала его рассказ: он — последний из рода номадов. И этим сказано все.

Ну, кому сказано, а кому и нет.

— Прости… Кажется, я напугал тебя, Эссени…

Нет, не напугал — снова столкнул в омут нестерпимого внутреннего жара, сравнимого разве что со здешним солнцем. Горели даже подошвы ступней, даже кожа изнутри… Почему? Не потому ли, что нечеловечьи агаты его глаз напомнила ей магический черный свет, которым притягивал ее к себе проклятый Нетопырь?

Только бы он не заметил — ведь к нему, собственно, это отношения не имеет.

— Это ты меня прости: там, в пещере, я загляделась на огненный фонтан и не успела защитить тебя от опасности.

— Защитить? Ты — меня? Сэнни с трудом выдавила улыбку:

— Ну… произошло маленькое недоразумение. Эти печные мастера набросились на нас… Разве ты не помнишь? Впрочем, тебе, кажется, крепко досталось по голове. Могло отшибить память.

Он инстинктивно вскинул руку к затылку и вдруг рассмеялся:

— Действительно. Но если бы ты только знала, как давно я ни от кого не получал по голове… Забытое ощущение, осколочек детства.

— В таком случае, двое нас. В меня тоже недавно запустили мячом, и по тому же месту. И я так же, как и ты, была в восторге. Родство душ.

Смеялись теперь оба, почти счастливо. Теперь, когда все беды остались позади…

Да? А ты не думаешь о том, что ты вместе с Гороном замурована в этой башне?

Она еще продолжала смеяться, но Горон уже почувствовал, как в этом смехе задребезжали фальшивые нотки.

— Что? Чего ты испугалась, Эссени?

— Да ничего страшного. Просто я вспомнила, что задвинула единственный проход каменной плитой. Как же мы пройдем завтра к маггирам?

— Задвинула? Зачем? — искренне изумился он.

— Видишь ли, когда на нас напали… Меня… То есть я…

Волосы взметнулись с такой яростью, что между прядками проскочили крохотные искорки: