чтобы он знал, что это я. Мне было насрать на Фрэнкса — я хотел его смерти с той ночи, когда наблюдал, как он пытал и убивал людей, включая отца Рейн. Мне было все равно, как это произойдет, лишь бы его не было. Лэндон был совсем другой проблемой. Я собирался убрать его с дороги раз и навсегда, но в моем нынешнем состоянии пока не мог этого сделать. Даже при полной силе Лэндона было бы нелегко устранить, но это не останавливало меня.

Приведу себя в форму и прикончу его.

Мой план подождет. По крайней мере, сейчас я позволил себе исцелиться.

Глава 17

Возвращение к нормальной жизни было чертовски долгим путем.

Я провел две недели в больнице после того, как меня перевезли обратно в Майами. Если бы это была любая другая реабилитация, я бы послал врачей на хрен и ушел раньше, но Рейн заставила меня пообещать делать все, что они сказали. Каждый раз, когда я пытался протестовать, она говорила что-нибудь о том, что Алексу нужно, чтобы я мог ходить и бегать, научить его играть в футбол или что-то в этом роде.

Я действительно не мог спорить с ее эмоционально заряженной логикой. На самом деле я много думал об этом, пока лежал в частной больничной палате, дважды в день посещал сеансы физиотерапии и пытался передвигаться на костылях. Думал о том, что жизнь просто перестала быть прежней, когда у тебя появился ребенок, о котором нужно заботиться. Я любил Рейн каждой частичкой своего существа, но Алекс… Алекс все изменил.

Рейн часто привозила его в больницу, пока я выздоравливал. Мы придерживались истории о несчастном случае на лыжах, хотя то, как он посмотрел на нас обоих, когда мы рассказали ему, создало у меня впечатление, что он не поверил ни единому слову. Парень был в мафиозной семье первые шесть лет своей жизни, так что он, вероятно, видел больше дерьма, чем следовало бы для ребенка его возраста.

Во время своих визитов он делал рисунки нас троих или черепашек-ниндзя-подростков-мутантов. Он также продолжал снова и снова рисовать одну и ту же картинку дома с большим полем и холмами за ним. Он сказал, что это место, где мы все когда-нибудь будем жить. Все рисунки оказались приклеены скотчем к стенам больничной палаты, чтобы я мог видеть их с кровати.

Чем больше я наблюдал за ним, тем больше мне хотелось убедиться, что у него было самое лучшее гребаное детство, которое кто-либо когда-либо давал ребенку. Я хотел компенсировать то, что не находился рядом, когда он был младше, а также то, что ему пришлось пережить с Джиллиан и ее мужем. Не знал подробностей, но реакция Алекса на смерть его родителей была такой… спокойной. Должно быть, в этом было что-то большее, чем он рассказывал, но я не знал, что именно. Просто заметил, что он вообще мало говорил о них.

И я понятия не имел, как с этим справиться. Никогда не был отцом и уж точно ни хрена не смыслил в детской психологии. Моим единственным опытом была моя собственная испорченная жизнь, и мне бы не хотелось, чтобы у него было что-то подобное. Все в жизни Алекса должно было быть полной противоположностью моей. Это означало, что я должен был измениться.

Слишком долго я был эгоистичным ублюдком.

Даже когда я обдумывал все, что совершил, чтобы сделать Рейн счастливой с тех пор, как мы вернулись из изоляции на острове, я все равно думал больше о себе, чем о ней. И сосредоточился на том, насколько был несчастен, а не на том, кем мне нужно стать. Я должен был быть ее спутником жизни, но я им не был. Сосредоточился на том, чтобы жалеть себя и игнорировать то, чего она хотела от меня и в чем нуждалась. Рейн смирилась с этим, но это также напомнило мне о том, насколько я был недостоин ее, не из-за моего прошлого, а из-за настоящего.

Когда я лежал в постели, то все еще был тем человеком из прошлого. Я не мог думать ни о чем, кроме того, как собирался избавиться от Лэндона. Я также ждал новостей о Фрэнксе, но был в неведении обо всем, что произошло после окончания турнира. К тому времени, когда меня спасли, предполагаю, что Эвану все-таки не удалось выбраться с того острова, а если и удалось, то он не собирался выполнять эту работу. От слишком частых мыслей об этом у меня разболелась голова, и я просто надеялся, что Эван просто ждал подходящего момента.

После того, как меня выписали, Рейн заставила меня надеть на ногу огромный ботинок, пока та продолжала заживать. Я проходил физиотерапию три раза в неделю. Большую часть этого времени я провел в поисках места, где можно жить, и планировал убийство Лэндона.

Я не видел его с тех пор, как попал в больницу в Томпсоне.

Джон Пол обменялся несколькими сообщениями со мной и Лэндоном, но он не признался в том, что делали Лэндон или Фрэнкс. Когда Рейн отправилась в университет, Джон Пол зашел ко мне и сообщил некоторые новости об исходе войны в Чикаго.

— Русские вернулись туда, откуда, черт возьми, пришли, — сказал он, налив себе холодного чая из холодильника.

Он уставился на напиток, и я точно знал, о чем он думал, но пива в доме не было. Он мог бы пойти к черту.

— Смирись с этим, — отрезал я.

— Я ничего не говорил, — настаивал Джон Пол.

— Ты собирался рассказать мне о Чикаго. — Я откинулся на спинку дивана и положил ногу на кофейный столик. А затем снял ботинок, эта чертова штука была неудобной и вызывала зуд. Рейн не вернется со встречи со своим университетским консультантом по поводу онлайн-занятий еще как минимум час. Затем мне придется снова надеть его.

Джон Пол сел в кресло напротив меня.

— Организация Греко отступила и вообще вышла из икорного бизнеса. Они все еще враждуют с Моретти, но в относительно мирном ключе.

— А как насчет Фрэнкса?

— Вернулся в Сиэтл, — сказал Джон Пол. — Он забирает большую часть прибыли Моретти от продажи икры, но особого недовольства по этому поводу не было. Однако этот чувак в бешенстве.

— Какой чувак?

— Парень из Чикаго — Моретти.

— По поводу чего?

— По поводу Ардена.

— Из-за того, что он умер? — мое сердце бешено колотилось в груди. Джон Пол знал меня слишком долго. Если бы я проявил