Это не яд, сказал себе Хельгер. Это старость. Скоро, очень скоро она выпьет из него жизнь лучше и вернее любой отравы. Ингвар не мог его отравить. Он слишком слаб. У него даже на такое черное тайное дело не хватит мужества.

Но что, если Ингвар задумал убить его, чтобы избавиться от Ольги? Умрет Хельгер, и приемыш Рюриков станет князем, и что тогда? Женится ли он на той, на кого указывают боги этой земли? Или постарается избавиться от настоящей крови Рюрика, возьмет в жены даннку Гуд-рун или венгерку, внучку короля Арпада, как говорил Хельгеру не раз? Станет править землей, на которую не имеет никаких прав. У Хельгера мелькнула странная мысль – а что, если Ингвар знает правду? Нашлась вражья душа, рассказала молодому князю то, что Хельгер тщательно скрывал все эти годы. Или это колдовство ромейского медальона всему виной? Хоть и нет на Ингваре проклятого талисмана, а действие его может продолжаться…

Тошнота и слабость накатили вновь, на лбу выступил холодный пот, и Хельгер почувствовал страх. Надо позвать Шелеста. Волхв должен быть где-то рядом, он никогда надолго не отходит от князя – таков приказ Свара.

– Шелест! Ты где?

– Здесь я, княже. – В туманной пелене, заволакивающей взор Хельгера, появилось озабоченное лицо волхва. – Что с тобой?

– Что-то худо мне. – Хельгер потянулся к шнурку, стягивающему ворот его кафтана, чтобы ослабить его, но внезапно понял, что тело его не слушается. – Голова рас… калывается. Помоги!

Шелест подхватил слабеющего князя, осторожно повел к лавке у окна. И тут взгляд волхва случайно упал на половицы рядом с жарко горящим очагом. Там что-то поблескивало. Что-то похожее на крупинки серебра. Шелест довел князя до лавки, усадил, распахнул ставень, а сам поспешил к очагу. Ему не померещилось – будто расплавленное в очаге серебро выплеснулось на пол. И Шелест вдруг понял, с чего это князю стало так плохо.

– Ах ты! – воскликнул волхв, бросился к князю. – Пойдем, княже. Доведу я тебя до постели. Быстренько, быстренько…

Хельгер с трудом переставлял ослабшие ноги. На галерее Шелест кликнул еще людей, и слуги, перехватив у него князя, повели его в опочивальню. А Шелест тут же, не мешкая, отправился к Свару. Добыть противоядие для князя и сообщить, что тайный враг нанес новый нежданный удар.

Черное ночное небо начало светлеть, звезды, усыпавшие его, заметно потускнели. Некрасу не верилось, что он смог заснуть. Сколько он спал? Наверное, совсем недолго. Повернув голову, юноша увидел Ольгу – она тоже спала, и ее растрепанные волосы смешались с душистым сеном, таким же мягким и золотистым, как они. Некрас осторожно повернулся на бок, начал потихоньку вытаскивать соломинки из волос любимой, а пуще – любоваться ее лицом, таким нежным, таким прекрасным, таким дорогим и таким безмятежным.

Все бедствия, все страхи и все испытания последних дней казались теперь Некрасу дурным сном. Резня, устроенная норманнами в Выбутах, Полчев, Сумеречная Тропа, Стая, страшная гибель Ворша и Ивки – все было забыто. Осталось только всепоглощающее счастье, какое может дать человеку лишь разделенная любовь. Эта ночь стала главной ночью в его жизни. Такого счастья он не заслужил. Но Ольга решила по-другому.

– Щекотно, – прошептала девушка. Глаза ее оставались закрытыми, но она улыбалась. – Негодный Некрас! Глупый, глупый.

– Ты не спишь, желанная моя?

– Спала. Утомилась я с тобой, но истома какая-то… хорошая. Тело будто поет. – Ольга перевернулась на спину, запустила пальцы в густые кудри Некраса. – Светает уж. Ехать надо, а не хочется.

– Не хочется, – Некрас наклонился к девушке, коснулся губами ее маленькой груди с розовым соском. – Умереть бы сейчас рядом с тобой.

– Только не сейчас. – Ольга лукаво улыбнулась. – Неужто не хочешь меня еще раз порадовать? Нынче ночью у тебя хорошо получалось. Ивка, бедненькая, сказывала мне про мужскую любовь. Говорила, когда муж в тебя входит, по первой больно бывает. А мне не было больно, Некрасушка. Ничуточки не было. А если бы и было, не сказала бы я тебе. От тебя стерпела бы. Хотела я, чтобы такую боль ты мне причинил, а не Ингвар.

– Разве я мог бы тебе боль причинить? Да я за тебя жизнь положу, не задумываясь!

– Хороший ты у меня, Некрасушка, – прошептала Ольга, ласково перебирая его волосы. – Ласковый, нежный. Чистый такой, как родниковая вода. Сказывай: других девушек у тебя не было?

– Никогда! Ты у меня первая. И последняя.

– Вскую говоришь, любый мой. Я-то замуж выйду. Неужто один останешься?

– И останусь. Всю жизнь только тебя любить буду.

– Не надо, Некрасушка. Ничего эта любовь тебе кроме горя не принесет. Разный у нас с тобой удел. Мой горше. Я ведь жалею сейчас, что дядю Хельгера послушалась, приехала сюда. Не люблю я Ингвара. Только ты мне дорог. Только тебя люблю. Веришь ли?

– Солнечная моя, единственная, Олюшка моя! Мне ныне хоть молиться Хорсу пресветлому, чтобы не выходил из-за горизонта, чтобы ночь эта никогда не кончалась.

– Она и не кончится. В нашем сердце навсегда будет эта ночь. Это поле, стог этот, что приютил нас. Ты и я – и более никого рядом. Поцелуй меня. Да, Некрасушка, еще, еще…

Ночь кончилась. Над полем плыли клочья предрассветного тумана, лошади, стреноженные у стога, многозначительно фыркали, ожидая, когда хозяева о них вспомнят. Но Ольга и Некрас сейчас выпали из мира. Их тела, их сердца, их души стали единым целым. Время остановилось, теплая летняя ночь продолжалась для двух молодых людей, невзирая на наступление зари, и только когда Ольга нашла в себе силы открыть глаза и посмотреть в лицо любимого, золотое пламя Хорса вспыхнуло в них. И только тогда Некрас понял, что солнце уже взошло. Для двух влюбленных наступил новый день – время, когда придется расстаться.

– Постой, – шепнул Некрас, увидев, что Ольга потянулась за одеждой. – Позволь еще раз поцелую, коснусь тебя…

– Утро уже, – ответила Ольга, и Некрас увидел на ее глазах слезы. – Ольга позволяет. Княгиня киевская – нет.

Некрас отвернулся. Он не мог смотреть, как она одевается. Он никогда больше не увидит этого прекрасного тела, не коснется бархатной кожи, не ощутит исходящего от Ольги солнечного тепла. Он сам одевался, как во сне. Голос Ольги вывел его из оцепенения.

– Что же ты, Некрасушка?

Девушка уже оделась и теперь торопливо заплетала волосы в косу. Некрас натянул рубаху, очень долго провозился с ремнями юшмана. Он будто оковы на себя надевал. Солнце медленно поднималось над горизонтом, и туман между скирдами таял на глазах. У Некраса появилось странное чувство – они словно прячутся от кого-то. Их с Ольгой любовь будто любовь двух воров, будто преступление какое. Неправильно это, нехорошо. И еще, Ольга показалась Некрасу повзрослевшей, совсем другой, не такой, как вчера.

– Готов? – спросила Ольга, когда он покончил с юшманом и натянул сапоги. – Теперь сделаешь то, о чем попрошу.