Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поскольку севастопольская крепость не была готова к отражению атак десанта, необходимо было остановить врага на подступах к городу, чтобы дать возможность гарнизону укрепить свои позиции.
«Главнокомандующий князь Меншиков имел в своём распоряжении на территории Крымского полуострова около 51 тысячи человек сухопутных войск, из них менее 30 тысяч находились вблизи Севастополя, остальные размещались в Керчи, на Перекопе и в других местах. Для сражения с экспедиционным корпусом князь Меншиков выбрал удачную позицию на реке Альме: левый фланг позиции у устья реки защищал холм с крутым, обрывистым склоном. Противник, продвигаясь к Севастополю, должен был форсировать под артиллерийским и оружейным огнём речку, а затем атаковать русские войска, взбираясь вверх по склону холма. Со 2 сентября на месте будущего сражения стали сосредоточиваться войска. У них было достаточно сил и средств, чтобы должным образом укрепить выбранный рубеж, однако был сделан только эполемент [140] на 12 орудий в районе главной дороги; ни траншей, ни завалов, ни брустверов не возводили, так как главнокомандующий не придавал этому серьёзного значения. Был допущен и второй крупный просчёт, имевший в дальнейшем роковые последствия: посчитав кручи холма на левом фланге неприступными для противника, главнокомандующий не поставил там ни одного солдата.
В сражении, начавшемся 8 сентября, со стороны русских участвовало около 33 тысяч человек с 84 полевыми орудиями, союзники же имели почти 62 тысячи человек и 134 полевых орудия. Русские войска, нередко побеждавшие противника и при худшем соотношении сил, на этот раз столкнулись с хорошо вооружённым и сильным врагом. Дело в том, что в русской армии нарезное оружие только ещё начало поступать на вооружение. В армии Меншикова было всего 2 тысячи штуцеров, а у противника — до 30 тысяч; русские гладкоствольные ружья поражали противника на расстоянии 300 шагов, а штуцеры в четыре раза дальше. Построенные в колонны русские полки сразу попали под губительный артиллерийский огонь англичан, наступавших в центре и на правом фланге. Только при сближении и в штыковом бою русские солдаты могли проявить свои лучшие качества и отбросить противника назад. Тем временем наступавшие на левом фланге французы, с трудом вскарабкавшись по круче, оказались на холме, и будь здесь хоть небольшое количество наших войск, они легко сдержали бы французские дивизии. Теперь же русские войска оказались под перекрёстным штуцерным огнём и несли большие потери. Князь Меншиков пытался исправить положение, но сражение практически вышло из-под контроля главнокомандующего и было проиграно. Русские войска отступили, потеряв в бою около 6 тысяч человек, в том числе 5 генералов и почти 200 офицеров. Экспедиционный корпус потерял 3,5 тысячи человек» [141].
Теперь обратим особо пристальное внимание на драгоценный документ, по счастливому случаю дошедший до наших дней. Я имею в виду письма Владимира Алексеевича Корнилова к жене в период с 3 сентября по 4 октября (то есть за день до гибели) и называемые им самим «журналами». Академик Е.В.Тарле в своей монографии назвал их «дневником» и апеллировал к этим записям как к историческому источнику, когда хотел подтвердить правильность своей аргументации. Вот пример.
«Можно проследить все перипетии начала севастопольской драмы по смене настроений Корнилова, как она рисуется в наших документах.
До Альмы Корнилов бодр (слова выделены мной. — С. К.), хотя лучше других знает безобразное состояние севастопольских укреплений. Под 4 сентября Корнилов записал в дневнике: «По слухам из лагеря, неприятель высадил свежие войска и готовится атаковать наших. Позиция, избранная князем, чрезвычайно сильна, и потому мы совершенно спокойны… Наш Севастополь готовится к обороне, многие выезжают, но есть такие, которые приезжают… Пошли работы с большим успехом…» 5 сентября Корнилов пишет жене, жившей в Николаеве: «У нас в Севастополе всё благополучно, всё спокойно и даже одушевлено. На укреплениях работают без устали, и они идут с большим успехом. Надеемся, что князь Меншиков обойдётся без них». Другими словами, Корнилов надеется, что десант, высаженный маршалом Сент-Арно 2 сентября и уже двинувшийся берегом моря на юг, к Севастополю, будет разбит в открытом бою войсками Меншикова и не начнёт осады. 6 сентября Корнилов совсем было приободрился. Меншиков заразил на миг даже его своим бесконечным оптимизмом: «Со светом пустился в наш лагерь, расположенный на реке Альме. Нашёл там всё как нельзя в лучшем духе. Князь спокоен и даже весел. Шатёр его раскинут на такой высоте, что кругом видно на 30 вёрст. Телескоп огромной величины наведён на неприятельский лагерь и флот. Войска много, и подходят свежие». Правда, на другой день (уже канун Альмы) есть и такая наводящая на размышление фраза: «Бог не оставит правых, а потому ожидаем развязки со спокойствием и терпением. В 1812 году Россия была в худшем положении и отстояла своё величие, даже умножила его…»»
Постараемся показать, что ни «перипетии», ни «смену настроений» Корнилова как раз и нельзя «проследить» по этим строкам «дневника» именно потому, что это не дневник, а письма — «журнал» вице-адмирала к жене, как уже упоминалось выше, и именно поэтому Корнилов не сообщает в них правды, вернее, всей правды о положении в Севастополе и в армии. Такая трепетная забота о жене может казаться странной нам сегодняшним, у которых брак — это равноправие разделяемых обязанностей, ответственности за принимаемые решения, равноправие в семейной иерархии. Не то было прежде, и Владимир Алексеевич — это глава семьи, мужчина — оберегающий, предупредительный, надежда и опора для Елизаветы Васильевны на всю жизнь. Хотя доверие его к жене абсолютно и безусловно, что подтверждает «журнал», но информация «процежена» и самые тяжёлые эмоционально события вообще им не упоминаются; именно поэтому Корнилов «бодр» и «совсем было приободрился», поэтому в приводимых Тарле записях он четырежды пишет о «спокойствии», царящем якобы среди севастопольцев. На самом деле этот человек, действительно «лучше других знающий безобразное состояние севастопольских укреплений», настолько ясно понимает сложившуюся уже к 8 сентября тревожную ситуацию, что 7 сентября пишет своё завещание.
«7 сентября 1854 г., Севастополь
Моя последняя воля.
Полагал бы семейству нашему, пока дочери малы и лучшее для них воспитание есть домашнее под наблюдением и в правилах и в примере такой редкой и заботливой матери, жить в сельце Ивановском. Там могли бы несколько устроиться дела и отклониться недостаток предстоящий при всякой городской жизни.
Всё моё движимое и недвижимое должно поступить в полное распоряжение моей супруги, с которой мы в продолжение 17 лет жили в любви, дружбе и, могу сказать, в примерном согласии.
Детям завещаю: мальчикам — избрав один раз службу Государю, не менять её, а приложить все усилия сделать её полезною обществу, не ограничиваясь уставом, а занимаясь с любовию, изучая всеми своими способностями то, что для полезнейших действий пригодно. Лучший пример для них в отношении последнего их дед, и дядя, и, могу смело сказать, — отец. Дочкам следовать во всём матери.