Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Долгунча спускалась в долину, подобрав подол длинного белого платья с колокольцами на груди. Издалека звенели…
Девушка приближалась к Хорсуну, красивая и большая, как березовая коновязь. Пепельный Дайир, которого он вел на поводу, ткнулся мордой в плечо. Дайира и коней близнецов Силиса под утро после смены дозора у Пятнистой горы пригнал Быгдай.
Закраснев лицом, Хорсун посторонился. На румяных щеках Долгунчи заиграли ямочки.
– Узнала нынче добрые новости, старейшина. Оказывается, Илинэ – твоя дочь…
– Дочь, – отозвался он смущенным эхом, по-новому осмысливая это слово, молвленное собственными устами.
– Она-то знает?
Он пожал плечом.
– Праздник сегодня, – сообщила Долгунча, помедлив. – Родился жеребенок Новой весны.
Хорсун комкал в руках поводья Дайира. Не знал, что сказать.
– Хорошо, – дрогнул, наконец, молнией-шрамом.
– После праздника я уезжаю.
– Почему?! – вырвалось у него.
– Хочу проведать родное селенье, – улыбнулась она. – Потом вернусь в Элен.
– Хорошо, – выдохнул Хорсун, мучаясь в косноязычье.
Долгунча тихо засмеялась, коснулась рукой холки Дайира и скрылась из глаз. Хорсун не посмел оглянуться. Мягкий грудной голос, звон колокольцев звучали в ушах.
Но встреча с красавицей северянкой была ничто по сравнению с тем, что ожидало Хорсуна впереди. Чего он желал и отчаянно боялся. Он не зря взял с собой лошадь Атына. В подмогу – для начала разговора. «Вот, – скажет парню, – Дайира твоего привел». Атын, конечно, обрадуется, поблагодарит… А дальше? О чем говорить с Илинэ и как с ней говорить?
Повернув к Скале Удаганки, Хорсун замешкался, удивленный. Сильные звуки хомуса хлобыстнули в небо, словно кровь из отворенного горла. Большая, густая, полная огня музыка зазвенела вокруг. Хорсун застопорился у поляны и успел прижать к плечу морду взволнованной лошади, не дал ей заржать и рвануться. Попятились с Дайиром, отступили тихонько…
Ввысь взвивался литой голос хомуса. В сочной и жаркой глубине звуков летали гибкие пальцы. Светилось блаженное лицо, корявым деревцем вытягивалось увечное тело.
Дьоллох пел время, извлеченное памятью Сандала из Коновязи Времен. Хорсун видел пламенные кости словес, солнечные поводья Сюра и огненную плоть олонхо. Слышал, как мощным потоком и легкими ручейками струится в сказании музыка-кровь. Песнь дышала кроткой нежностью и мудростью Нарьяны. Катилась пылкой материнской любовью Лахсы, прыскала стыдливой добротой Манихая… Излучалась жертвенным джогуром Эмчиты и чудесным жребием Сандала… Песнь текла спокойным равновесием Силиса и Эдэринки… Взрывалась страстными ожиданиями Тимира, точилась терпеливыми надеждами Ураны… Изливалась горячим упорством Модун. Песнь любовалась этими людьми, изумлялась и сочувствовала, спорила и восхищалась… Она гордилась Хорсуном!..
Олонхо звенело и ширилось, то сжимая звуки, то отпуская их вольно. Взмывало к небу и низвергалось с гор, бежало на цыпочках по хрупким мосткам, било наотмашь, хохотало вдрызг, плакало, водя тугой струнной жилкой по сердцу…
Доммы пели любовь и жизнь, которая никогда не кончится, покуда люди живут на Орто. Они пели прошлое и будущее.
Хорсун вышел к краю горы. Перед ним расстилалась родная долина Элен – трудолюбивая, мастеровая землица Великого леса, семечко на груди Вселенной. А в очарованных глазах все еще стояло видение, захлестнувшее душу болезненно острым восторгом.