Я покачал головой.

— В чем дело, Гюнтер? Разве ты не хочешь стать комиссаром? И узнать о том, что там произошло на самом деле?

— Я ничего от тебя не хочу, Ангерштейн. Особенно если речь идет о чем-то настолько ценном, как правда. У тебя правда звучит треклятой ложью. Поэтому я не хотел бы на нее полагаться или использовать для своего продвижения. Если когда-нибудь стану комиссаром, в чем я сомневаюсь, то благодаря собственным усилиям.

— Будь по-твоему. Ты самый упрямый ублюдок из всех, кого я встречал. Почти восхищаюсь тобой. Похоже, верно говорят: нет дурака глупее, чем честный дурак. Но спроси себя вот о чем: не останешься ли ты однажды — очень скоро, если я не ошибаюсь, — единственным честным человеком в Германии?

На следующий день я вернулся на «Алекс» и для вида занялся извилистыми процедурами расследования серии убийств, которые уже раскрыл. Я ни на секунду не сомневался и в правдивости слов Эриха Ангерштейна, поскольку в нем сидели две пули, и в мудрости холодного расчета, с которым ничего не сказал Вайсу или Геннату о Курте Райхенбахе. При свете дня правота Ангерштейна оставалась такой же очевидной, как и предыдущей ночью: опознать в Райхенбахе и Виннету, и доктора Гнаденшусса — верный способ развалить не только Крипо, но и хрупкую коалицию правительства. Еще одни федеральные выборы, да еще так скоро после предыдущих стали бы отличным шансом для Немецкой национальной народной партии, коммунистов, Рабочей партии или даже нацистов. Поэтому, как и было приказано, я провел тихий, скучный день в архиве, составляя для Эрнста Генната список из пяти потенциальных подозреваемых — членов «Штальгельма». Разумеется, это была пустая трата времени, но ведь большая часть моей работы в Комиссии по расследованию убийств выглядела пустой тратой времени. По крайней мере следующие нескольких недель. И чем дольше я копался с расследованием, тем яснее понимал, что мое притворство сможет закончиться, лишь когда произойдет еще одно, уже не связанное с этим делом убийство. А когда и через сорок восемь часов ничего не произошло, я сказал себе, что лучший способ отвлечь внимание от доктора Гнаденшусса — попытаться раскрыть уже существующее дело об убийстве. К счастью, у меня имелась идея, какое это может быть дело.

Довольно быстро стало очевидно, что Райхенбах ничего не сделал для ареста Хьюго «Мустерманна» — человека, которого я узнал по «Синг-Сингу», того самого, кто застрелил Вилли Бекмана. Его арест и стал моим тайным приоритетом. Я позвонил в Управление государственных перевозок в Шарлоттенбурге и попросил проверить владельца желтого «БМВ Дикси» с регистрационным номером IA 17938. Мне сказали, что машина принадлежит человеку по имени Хьюго Гедиен. На первый взгляд, все это выглядело прямой и честной детективной работой. Я ведь сам был свидетелем убийства, куда уж честнее? Но я хотел выяснить кое-что — пустяковую деталь — у Бригитты Мёльблинг, прежде чем обращаться к Хьюго Гедиену.

Мы с ней договорились встретиться за обедом в «Ашингере». И не только потому, что мне нравилось местное пиво, хотя так оно и было. Я собирался расспросить Бригитту о стрельбе и предположил, что обстановка поможет ей вспомнить все, что она заметила тогда на улице.

— Но ты же говорил, что все видел? — произнесла она.

— Видел. А только что в Управлении имущественных отношений узнал имя и адрес убийцы. У него квартира в Кройцберге.

— Собираешься его арестовать?

— Да. Как только ты поможешь разобраться кое с чем в моей голове.

— Я? Не понимаю, чем я могу помочь. У тебя уже есть его имя и адрес, так что нужно от меня?

— Дело в том, что я не особо рассматривал труп. А ты говорила, что пришла сюда проверить, не я ли лежу на мостовой. Верно?

— Да. Именно так. Можешь себе такое представить? Что ты меня волнуешь.

— Я пытаюсь, когда один и без одежды, но это трудно представить.

— Не должно быть особенно сложно, если вспоминать остальные мои образы, которые обитают в твоей голове. Те, которые я бы не хотела, чтобы видел кто-то другой.

Я взял ее руку и поцеловал:

— Ты упоминала татуировку на руке мертвеца. Женское имя. У основания большого пальца. Понимаешь, я-то ее не видел.

— Верно. А я видела.

— Сможешь вспомнить, что за имя там было?

— Нет. На самом деле я мало что помню.

— Может, Хельга?

— Не думаю. Кроме того, там было слишком много крови, чтобы я могла вспомнить что-то другое. Это до сих пор не выходит у меня из головы.

— Полагаю, это значит, что я должен пойти в городской морг и посмотреть сам.

— Имеешь в виду то место у зоопарка? На Ганноверштрассе?

— Да. Возможно, ты могла бы меня подвезти.

— Сейчас?

— Чем скорее, тем лучше. Пока кто-нибудь не истребовал тело Бекмана.

— Хорошо.

Мы нашли ее машину — еще один «БМВ Дикси» — и поехали на запад, к моргу. Бригитта припарковалась у входа, и я снова поцеловал ее руку:

— Подождешь меня здесь? Я недолго.

— Если хочешь. Но здесь же открыто для публики, да?

— Да. Только не советую заходить. Зрелище понравится тебе не больше, чем вареное яйцо, вываленное в песке.

— Ведь многие туда ходят? Вот прямо сейчас туда зашли люди.

— Почти миллион человек недавно проголосовал за нацистов, но это не значит, что и нам следует так же поступать.

— Это место не может быть настолько плохим. Иначе туда не пускали бы публику.

— Прусские власти пускают публику, потому что хотят ее напугать и заставить подчиняться. Одного вида насильственной смерти обычно хватает, чтобы подавить самый бунтарский дух. Даже в Берлине.

— Если ты не заметил, Гюнтер, я сама в некотором роде бунтарка. По крайней мере так говорит мой отец. Возможно, я не такой хрупкий цветок, как ты думаешь.

— Порассуждала бы ты перед этим о том, что преступления окупаются, я бы, конечно, посоветовал тебе пойти и осмотреть выставку. Но не раньше. Послушай, ангел, мне просто в голову не приходило, что ты захочешь войти внутрь. Будь иначе, я поехал бы на автобусе. Или на метро.

— Ты начинаешь подозрительно походить на героя.

— Может быть. И какой из меня рыцарь в сияющих доспехах, если я не попытаюсь отговорить принцессу идти в замок людоеда?

— Я понимаю. И благодарна. Но мне нравится думать, что я могу сама о себе позаботиться. С тех пор как бывший муж начал носить вместо сияющих доспехов мое нижнее белье, я научилась быть жестче, чем думают люди. В том числе ты, похоже.

— В том-то и проблема настоящих мужчин, милая. Они ждут, что женщины будут вести себя как настоящие женщины.

Бригитта уже выбиралась из «дикси».

— Это не значит, что с ними следует обращаться так, словно они сделаны из венецианского стекла. Или ты только меня хочешь завернуть в папиросную бумагу?