Не отрываясь от ее губ, подтягиваю ближе. Еще ближе… провожу между ее ног, задевая самые чувствительные места. Тина снова выдыхает, но позволяет мне ласкать ее. Сказать бы, что эти ласки — лишь начало, но на слова нет сил и дыхания.

Она снова тихо стонет, и я слизываю капли с ее губ.

— Эш?

— М-м?

— Сними…

Не понимаю, но Тина подносит к губам мою правую руку, прихватывает зубами перчатку. И я почти взрываюсь, когда она стягивает ее, а потом прикасается языком к сбитым костяшкам и пальцам. Моим ужасным пальцам! Задевает губами. Своими распухшими и такими чувственными губами! Исчадия бездны! Это выше моих сил!

Отвожу ее колено, вклиниваюсь между ног, прижимаюсь. От этого прикосновения трясет нас обоих… И помогая рукой, пытаюсь проникнуть глубже. Тина замирает, закусывает губу. У меня ничего не выходит… Слишком тесно… Какого хрена? Она ведь хочет, я знаю… И снова. Пустышка откинула голову, зажмурилась. Я протолкнулся глубже, она подалась ко мне, обвив руками шею, а потом прикусила плечо. И болезненно вскрикнула, я зарычал… и замер, не веря. Расплавленный разум отказывался принять очевидное, то, что я должен был понять раньше. То, о чем говорили сейчас разводы крови на белой коже.

Я… первый?

Но ведь щенок Грин… и урод Ривз… И… Она такая красивая…

И я ведь поверил, что Клиффорд был с ней. Поверил! И чуть не оторвал уроду голову!

— Тина?

Она вскинулась, тихо вздохнула. А я сжал ее лицо в ладонях, пытаясь поцеловать. Первый… Первый! Никогда… Никого!

— Не останавливайся, Эш!

Да как тут остановиться! Не сумел бы, даже будь я меньшим эгоистом. Она так тесно сжимала меня внутри, что бедра двинулись непроизвольно. Наружу. И внутрь… И снова. До ее стона, до моего… Вперед и назад. Сильнее.

— Эш…

И то, как она выстанывает мое имя — с придыханием, тоже сводит с ума. Мне настолько хорошо, что хочется заорать. Сжимаю зубы, не позволяя себе этого. Знаю, что вряд ли она улетит со мною — первый раз для девушки слишком болезненно, но я так хочу этого. И рывком отстраняюсь. Поворачиваю ее спиной, чтобы дать доступ рукам. От краткой заминки и возвращения внутрь ее тела темнеет в глазах, я слишком близко от финала. Ласкаю ее пальцами и губами… Тяну волосы, заставляя прогнуться еще больше. И Тина снова стонет, а я слышу в этом звуке так необходимое мне удовольствие. Круговые движения пальцем и сильное проникновение, мы оба на грани… Она откидывает голову мне на плечо, и я вижу затуманенные глаза, в которых плещется наслаждение. И не могу сдержать уже сильные, шальные удары.

— Эш!

Ее удовольствие запускает в полет нас обоих…

* * *

Эш завернул меня в огромное полотенце, больше похожее на простыню. Сам встряхнулся, сбрасывая капли, обернул другое полотенце, только маленькое, вокруг своих бедер. Я молчала, все еще переживая случившееся. Да и не знала, что надо говорить в таких случаях. И надо ли.

Вандерфилд достал из шкафчика зеленую склянку, протянул.

— Это что?

— Снадобье. Зачарованное. Устраняет последствия.

Я заторможенно кивнула, Эш вытряхнул на ладонь желтую пилюлю, и я послушно сунула ее в рот.

— В шкафчике есть мази… — добавил Вандерфилд. — Мигом снимают боль. Если надо.

Я покачала головой, пряча взгляд. Эш нахмурился, а потом обхватил мое лицо ладонями, заставляя смотреть ему в глаза. И спросил резко:

— Почему ты не сказала?

— Ты не спрашивал…

— Я был уверен, что ты…

Он осекся, снова помрачнел.

— Что у тебя было с Ривзом?

— Ривзом? — удивилась я. — Ничего, конечно. Что у меня могло с ним быть? Правда, он предлагал мне помощь. Сины в обмен на… благосклонность. Настойчиво так предлагал. Постой… он что-то сказал, да? Сказал про меня? Поэтому ты был такой?

Вандерфилд сжал зубы так, что хрустнула челюсть.

— Кто еще из неприкосновенных к тебе подходил?

И как только догадался? Отвечать не хотелось, но Эш смотрел требовательно.

— Кто? Я все равно узнаю, Аддерли. Кто?!

— Эдди. И этот… Пангасиус.

В зелени глаз мелькнуло что-то убийственное. Но тут же Вандерфилд легко коснулся губами моего рта, не давая рассмотреть выражение лица.

— Тебе надо поспать, пустышка, — насмешливо протянул он. — Хотя мне просто дико хочется продолжить. Но вряд ли ты сегодня на это способна. Идем.

Он потянул меня в комнату. Я двинулась следом, отчаянно путаясь в полотенце-простыне.

— Чей это дом?

— Моих родителей. Один из многих. Они редко сюда наведываются, не переживай. — Эш равнодушно пожал плечами. Открыл шкаф, подумал и вытащил хлопковую рубашку. Отдал мне. — Надевай. А я поищу что-нибудь поесть.

Он, не смущаясь, отбросил полотенце, натянул свободные домашние штаны. Глянул на меня, все еще кутающуюся в ткань, и вышел.

Я осталась стоять посреди роскошной комнаты, переваривая случившееся. Я испытала первое в свое жизни удовольствие от близости с мужчиной. И этим мужчиной стал… тот, кого я поначалу так ненавидела!

Вздохнула и присела на край кровати, потерла лоб. Видимо, Вандерфилду тоже надо как-то пережить это, потому и сбежал сейчас.

— Бедовая ты, Тина, одни проблемы с тобой, — голосом тетушки прошептала я. Надела рубашку Эша и залезла с ногами на кровать. Зевнула. Неплохо бы все обдумать…

Внизу я первым делом вытащил чаронометр. Постоял, раздумывая. И зашвырнул его обратно в ящик. Потенциал проверю завтра. Не хочу ничего знать. Не сейчас. Из съестного в доме оказались лишь сухие запасы, но когда я поднялся наверх, оказалось, что и они подождут. Аддерли спала. Свернулась кошкой на покрывале, прикрылась его углом.

Я застыл, глядя на нее. Девчонка устала. Я ведь знаю, в каком ритме она живет и как мало ест… Сегодняшний вечер для нее уже перебор. Повинуясь глупому порыву, осторожно приподнял девушку и устроил под покрывалом удобнее. Сунул в рот кусок вяленого мяса с хлебом, пережевал. Запил. И улегся рядом, закинув руки за голову.

Аддерли тихо сопела у моего правого бока. Я покосился, не зная, что делать. Тянуло обнять. Прижать к себе. Забраться к ней под одеяло и забыться до утра, ведь мой день тоже оказался насыщенным.

Не стал.

Отодвинулся дальше, начиная злиться. Пустышка заставляет меня ощущать ненужное. Смех, стыд, вина, слишком горячее желание. И радость. Я не хочу с ней этих чувств. И не хочу… обнимать ее. Не хочу и не должен.

Рывком поднялся и ушел в другую комнату. На этаже три спальни, отец и мать всегда спали раздельно. И я никогда не оставался с Алиссией до утра. Кстати, о Лиссе. Боюсь, что если она узнает о Тине, будут проблемы.