– Tá bien,[71]– ладонь девушки соскользнула с его пениса и забралась ему под футболку.

– ¿Vamo a tu casa?[72]– спросила путана погодя.

– Más tarde,[73]– ответил Эрик и отпил из стаканчика.

– Tá bien, – только и сказала путана.

Ее черное как сажа тело выгнулось под ним дугой. Стон вырвался из ее груди, метнулся вверх, ударился о потолок и канул в вечность, уступая место своему собрату, несущемуся следом и не ведающего о приближении скорой смерти.

Ладонь Эрика поползла вверх по ее телу. Губы коснулись ее шеи. Ноздри трепетали, вдыхая аромат туалетной воды, перемешанный с терпким запахом ее кожи.

Эрик провел ладонью по бедру девушки, переместил на ягодицу, задержал на ней, наслаждаясь прикосновением. Соскользнул с ягодицы девушки, точно с горки, и устремился рукой вверх по спине. Губы вновь насладились поцелуем ее шеи. Ее прямые (не иначе как выпрямленные в салоне) короткие волосы щекотали ему лоб, точно просили обратить на них внимание. И он обратил, запустил руку девушке в волосы, губами нашел ее затылок. Таз устремился навстречу с ее тазом, чем вырвал из ее груди новый стон. Провел рукой по ее спине, ощутил капельки влаги на коже. Прижался губами, словно собрался снимать ими нектар с цветка. Потянул носом запах ее тела. Специфический для носа белого.

Было что-то неповторимое в познании внутреннего мира женщины другой не только культуры, но и расы. Белое и черное. Черное и белое. Кофе с молоком, как называют такой тандем доминиканцы. Несмотря на то, что реакции ее тела на его ласки мало чем отличались от аналогичных реакций белых девушек или той же мулатки Эстефани, он не мог не почувствовать особенность девушки. Она не была лучше или хуже. Нет. Она просто была другой. Другим был ее внутренний мир. Более спокойный, что ли. Более ранимый. Словно вобрал в себя все те страдания, что испытали на себе ее далекие предки, впервые ступившие на этот остров в рабских ошейниках под неусыпным взглядом их поработителей, французов и испанцев. И даже больше. Продолжал вбирать новые страдания, но уже их потомков, смотрящих голодным взглядом на небеса, все ожидая их благосклонности хотя бы в виде маленькой тарелки риса с фасолевым соусом. Мир, полный боли и страданий, но продолжающий жить. Выживать. Нет. Чувствовать. Желать и откликаться.

Эрик провел ногтями по чуть влажной коже на боку девушки, ощутил вибрацию ее тела в ответ. Тихий вздох вместе с воздухом вырвался из его груди, когда он подул на кожу на ее шее. Ощущал трепет в собственной груди вперемешку с радостью познания и восхищением очередным внутренним миром женщины. Нет. Не очередным. Новым. Совершенно новым. Не лучшим среди других, но и не худшим. Другим. И, вправду, совершенно новым, жаждущим тепла, ласки, защиты и отдыха от непрерывной борьбы за выживание.

И все же Эрик чувствовал, что девушка открывается перед ним не полностью. Быть может, именно потому, что не хочет испытывать новые страдания. Закрылась, словно моллюск в раковине. Никого не впускает внутрь, но и сама ни шагу во внешний мир.

Он оставил ее ночевать у себя. Перед тем, как заснуть, она спросила его, не хочет ли он жениться на ней. В ответ на его «нет» поинтересовалась почему. Как он мог объяснить полуграмотной гаитянке, что его на данном этапе жизни интересует только одно – Искусство, внутренний мир женщины, а не пеленки, распашонки, семейные обязанности. Да и гаитянка, пусть даже самая красивая, это не тот кандидат на роль его жены, которого он хотел бы видеть рядом с собой. Нет. Эрик нисколько не был расистом. И ему также нравилось то, что доминиканцы называют «кофе с молоком». Просто он не чувствовал, что эта девушка подходит ему. Да и не этого он искал, не этого хотел, поэтому и сказал, что не хочет жениться потому, что не готов к этому. Гаитянка ничего не сказала, если не считать короткого английского слова «ок», которое она, судя по всему, подцепила от клиентов – англичан или североамериканцев. Отвернулась от него и уснула.

Эрик же не спал. Казалось, впервые с того момента, как познакомился с Искусством, ощущал что-то очень похожее на неудовлетворенность. Нет. Он чувствовал ее, углублялся внутрь ее ранимого, тонкого как волосок внутреннего мира, но… Но было нечто, что не позволяло ему познать его в полной мере, вывернуть наизнанку и насладиться сполна. Страх, который девушка испытывала, боясь впустить его внутрь себя. Не иначе.

Гаитянка отличалась от доминиканки Эстефани и тем более от тех европеек, с которыми он был. В первую очередь ранимостью и беззащитностью ее внутреннего мира. Он влек Эрика, звал, заставлял мысленно возвращаться к нему снова и снова.

Эрик успокоился только тогда, когда дал себе обещание, несмотря на правило, встретиться с Клари еще раз, а если понадобится, то и еще. Пусть даже для этого ему придется платить ей снова и снова.

– Quiero estar contigo,[74]– сказала она ему утром.

– ¿Siempre?[75]– уточнил он.

– Sí.

– No es posible.[76]

– ¿Por qué?[77]– спросила она.

– No importa pero quisiera verte otra vez.[78]

– Tá bien,[79]– только и сказала она.

Эрик взял у нее номер мобильного, дал ей денег за услуги, помимо этого заплатил за мотокончо[80]и распрощался.

Целый день провалялся на пляже, попивая пиво. Вечером вернулся в номер и застал у дверей Эстефани. Она ему нравилась. Подумал, не нарушить ли правило «одной ночи» еще раз, но, вспомнив о других доминиканках, передумал. Сказал девушке, что встретится с ней в другой раз. Та не поверила, но ничего не сказала, развернулась и ушла. Эрик же остаток дня провел в номере, рыская в интернете. Зашел в скайп и снова увидел Мелани онлайн. И вновь появилось желание написать ей хотя бы «привет». И снова подавил его, вышел из скайпа и лег спать.

Эрик вошел в нее коротким толчком, тем самым вырвав из ее груди стон. Но Эрику, должно быть, оказалось мало было услышать один стон, двинул тазом снова и снова, пробуждая к жизни новые стоны…

Ее звали Дженни. Она была доминиканкой и работала официанткой здесь же, в ресторане отеля. Невысокая ростом, с копной черных длинных волос, небольшой грудью, но крупными ягодицами. Наверное, ей просто был интересен секс с иностранцем, так как она довольно-таки быстро приняла предложение Эрика встретиться в его номере.