Лавиния в который раз за жизнь пожалела, что не падает в обмороки. Как бы ей этого не хотелось.

Сэр Генри, явно довольный произведенным впечатлением, позвонил горничной.

— В свою спальню я пускаю только одну горничную, Эстер, она прислуживала всем моим женам.

Лавиния успела вообразить себе наглую девку, которая будет позволять себе невесть что, пользуясь своим положением, но Эстер оказалась невзрачной и будто бы раз и навсегда смертельно испуганной женщиной лет сорока.

Руки у Эстер были ловкие и ласковые. Она вынула все шпильки из сложной прически Лавинии, ни разу не дернув, аккуратно сняла диадему и все украшения. Лавиния покорно стояла. Она была совершенно оглушена увиденным, взгляд ее то бродил по непристойным картинам, обнаруживая на них все больше ужасающих деталей, то останавливался на лице сэра Генри, который сел на край кровати и с удовольствием наблюдал за тем, как его жену избавляют от свадебного наряда.

Лавиния зажмурилась, когда руки Эстер добрались до ее белья. В ушах у нее шумело, перед глазами проплывали огненные всполохи. Ей было холодно. Ужасно, ужасно холодно. Особенно когда она почувствовала, что раздета совсем, что воздух касается ее кожи.

— Ты свободна, Эстер, — услышала она откуда-то издалека голос сэра Генри.

Прошелестела ткань — Эстер сделала книксен.

Чуть слышно стукнула дверь.

А потом сэр Генри взял ее за руку и Лавиния дернулась — но он не дал ей отшатнуться, обхватив за талию и привлекая к себе.

— Вы же смелая женщина, Лавиния. Что за детское поведение. Откройте глаза.

Лавиния послушно открыла глаза.

— Вы боитесь, что я буду вас сейчас насиловать, как Зевс — Европу вот на этой славной картине? Не бойтесь. Я никогда не был так славно оснащен. А сейчас и подавно… Я открою вам тайну, Лавиния, ибо между супругами не может быть тайн: я вовсе не могу взять вас так, как мне бы хотелось. Последствия бурной молодости, скверных болезней и их лечения. Мне спасли жизнь, но украли возможность наслаждаться женской красотой наиболее естественным из способов. Но к счастью для себя, я умею наслаждаться по-разному. Даже любование юным совершенством вашего тела доставит мне немало удовольствия. К тому же я могу делать с вами все, что захочу, а захочу я многое. Утро вы встретите девственницей, но уже совершенно не целомудренной.

Лавиния дошла до брачного ложа, не споткнувшись. И не разрыдалась. Дик мог бы ею гордиться. И мама тоже.

На следующий день сэр Генри позволил Лавинии спать долго. Она проснулась за полдень, с головной болью, и когда вспомнила все, произошедшее ночью, ее едва не вывернуло. Желчь подкатывала к горлу, но Лавиния залпом выпила стакан воды, заботливо оставленный кем-то на ночном столике. Она не проявит слабости. Она не доставит ему такого удовольствия.

Масштабы совершенной ею ошибки Лавиния осознала уже в полной мере. И платить за эту ошибку придется очень долго. Сэр Генри, несмотря на возраст и некоторые недомогания, крепкий мужчина. Возможно даже переживет ее, как пережил уже трех жен.

…Знал ли ее отец правду об этом человеке? Нет, невозможно. Не мог знать. Ходили слухи, но… Только слухи. Кто же верит слухам? К тому же отец — всего лишь управляющий поместьем. Знали ли покойный лорд Линден? Наверняка. Джеймс-то знал.

При мысли о Джеймсе — здесь, сейчас, — Лавинии захотелось немедленно сделать что-то, что бы прекратило ее существование навсегда. Она с благодарностью вспомнила флакончик с гранулами мышьяка, который мама положила в ее сундучок с косметикой и духами. Мама принимала мышьяк для белизны и гладкости кожи. И считала, что Лавинии тоже пора начать.

Если принять все сразу… А может, лучше высыпать сэру Генри в вино? Но смерть сэра Генри не избавит ее от этих воспоминаний. К тому же убийство могут раскрыть. Тогда Лавинию повесят и родители будут опозорены. Нет уж. Лучше самой. Никто не догадается, что это не случайность.

Но сначала нужно до сундучка добраться. А лучше бы еще и помыться.

Лавиния позвала горничную. Пришла испуганная Эстер. Подала пеньюар — сиреневый шелк, потоки кружева. Домашние туфельки на горностаевом меху. Как в сказке про Золушку. До того, как неграмотный или одаренный извращенной фантазией переписчик изменил горностаевые туфельки на хрустальные.

— Все для ванны готово. Я только распоряжусь наполнить, — прошелестела Эстер.

Лавиния покосилась на ванну возле камина.

— Не эта, — лицо Эстер приняло совсем уж мученическое выражение. — Эта ванная для… В общем, для купания ванная в другом месте.

А эта — для чего? Но озвучивать вопрос Лавиния не стала. Она не была уверена, что хочет слышать ответ.

Ванная, предназначенная для купания, была роскошна, как и все здесь. Вода была восхитительно горячей. Губка — восхитительно нежной. Но главное — в ванной все благоухало жасмином. Южным жасмином. Ее ароматом. Лавинии было четырнадцать, когда брат привез ей в подарок флакончик с жасминовыми духами. Юным барышням не положено вовсе пользоваться ароматами, и только когда они начинают выходить в свет — можно надушиться чем-то целомудренным и нежным, фиалкой, вербеной или резедой. Жасмин благоухал томно, страстно, неистово, сладостно. Этот аромат сразу уносил Лавинию в мир ее мечты. К другим берегам. В другие страны. В другую, лучшую жизнь. Разумеется, мама разрешила ей пользоваться духами. Только чуть-чуть, одну капельку. Но Лавиния и так не стала бы тратить много. Флакончик такой маленький, а хватить должно надолго. Когда тот флакончик кончился, Дик привез из Лондона другой, тоже с жасминовыми духами. И новые духи были еще лучше качеством. Дик сказал — они из Италии, где в каком-то монастыре монахи только и занимаются, что готовят духи, душистые воды и душистые смеси. Во втором флаконе оставалась еще четверть. Лавиния особенно бережно уложила его, собираясь в новый дом. Но здесь, в этой ванной комнате, хрустальные флаконы стояли в ряд, маняще сверкая гранями. И как минимум один из флаконов скрывал в себе ее любимый аромат.

— Жасмин. Это его милость приказал купить заранее, наилучшего качества. Духи жасминовые, вода ароматическая с жасмином, поппури с жасмином для вашей комнаты, и мыло вот тоже с жасмином, — прошептала Эстер.

— Откуда он знал?

— Но вы же так пахнете. А он разбирается в ароматах. Он во всем разбирается, что для дам предназначено.

Эстер помогла Лавинии искупаться, не замочив волосы. Аккуратно завернула ее в нагретую простыню. Лавиния покорялась осторожным прикосновениям горничной, глядя на себя в зеркало. Все-таки она красивая. Какая же она красивая! Особенно если рассыпать волосы по плечам, когда от влажности они завиваются кольцами. Как жаль скармливать все это могиле. Если бы только сэр Генри был… Пусть старым, пусть гадко пахнущим, но нормальным! Не таким, какой он есть…

Эстер отвела Лавинию в будуар, обставленный в стиле восемнадцатого столетия, и с таким количеством всевозможных коробочек, баночек и флакончиков на подзеркальном столике и в застекленном шкафчике, что Лавиния с трудом удержалась от соблазна немедленно начать все это открывать. И тут ужасная мысль мелькнула у нее: