– Я слышала, ты плакала в тишине и вздыхала, драгоценная Руби. Так хорошо видеть тебя, быть с тобой. Три маленьких подарка. Они очень симпатичные, но их мало. Тринадцать новых красных душ нужно только для меня одной, а четырнадцатая – чтобы освободить тебя. Та душа такая же, как твой нежный маленький кулачок. Мне жаль, что ты не можешь увидеть ее, Руби. Когда ты отдашь мне эти тринадцать душ, мы обе станем свободны. Ешь побольше, моя драгоценная, моя маленькая. Болото – голодное место.

Фейт безмолвно наблюдала, как Тига подкладывала ей еду на тарелку. Уокер подождал, когда Тига отвернется, и поменялся с Фейт тарелками.

На этот раз Мел есть не хотелось. Она взяла немного салата, маленького краба и одно-единственное ребрышко. Она двигала вилкой еду по тарелке, словно пыталась решить, с чего начать.

Джеффа за столом не было. Он не мог сесть за один стол с женщиной, которая так лихо его одурачила. Но он не хотел расстраивать Мел, которая не могла поверить, что Фейт воровка.

– Почему ты не ешь, Мел? – спросила Фейт. – Подумай о ребенке.

Мел взглянула на нее и улыбнулась, прогоняя тень из карих глаз.

– Прости, что Тига продолжает называть тебя Руби.

Фейт пожала плечами:

– Ничего страшного. А кто такая Руби?

– Ее дочь, – ответил Дэвис, стоя в дверях. Он снял свои окровавленные вещи, но сказать, что он стал хорошо одет, было нельзя. Белая рубашка от пота казалась прозрачной. Пояс коричневых брюк болтался на талии. Дэвис тяжело опирался на трость, которую ему одолжил Уокер.

Мел вздрогнула:

– Ее дочь?

Дэвис устало кивнул. Он медленно подошел к столу и выдвинул свой стул. Бумер вылез из-под стола и ткнулся носом ему в руку. Дэвис рассеянно поласкал длинные уши собаки.

– Я не знала, что Тига была замужем, – сказала Мел.

– Она и не была. Ее младенец был ублюдком.

– Наверное, мужчина, который отказался от нее, был ублюдком, но не ребенок. – поправила его Фейт.

Дэвис посмотрел на нее:

– О, отец младенца был самый настоящий сукин сын, это правда. Но есть причина, почему он не женился на ней. Он был женат. На ее матери.

Фейт решила, что ослышалась, и со стуком положила вилку на тарелку, которая подпрыгнула и полетела со стола.

Ловким движением Уокер поймал вилку.

– Дэвис, это плохой разговор для застольной беседы.

Дэвис горько усмехнулся. Так же горько было у него в горле. Три часа он ничего не пил. Его не волновало, какое впечатление производят его слова на других.

– Тебе не нравится правда, мальчик? Тогда заткни уши болотной грязью.

– Папа Монтегю, пожалуйста, не надо, – попросила Мел.

Он поставил локти на стол и посмотрел на будущую невестку взглядом, в котором были и грусть, и нетерпение.

– Не волнуйся, дорогая. Джеффи не такой ублюдок, каким был его дедушка. Как и я, слава тебе, Господи. Потом все расскажу тебе, такое случается даже в самых лучших семьях.

– Кровосмешение? – недоверчиво спросила Фейт. Тига внезапно встала из-за стола и произнесла ясным, детским голоском:

– Я испорченная, непослушная девочка. Он говорит мне каждый раз, что я очень, очень испорченная. Я себя презираю. – Она улыбнулась и, будто молясь, сказала:

– Я не заслуживаю твоего внимания, папа. И никогда не заслужу. – Ее длинные бледные пальцы дрожали. – Но я это делала, и он это делал. Мама увидела мой рубин, подарок на день рождения, и папа ушел далеко. Гром… Молния… Я виновата. Я презираю себя. – Она обвела всех безразличным взглядом. – Благословенное время. Вот крабы, вы видите? Обед в восемь. Не опаздывайте.

Никто не говорил после ухода Тиги. Мел вздохнула и вздрогнула.

– Джефф знает?

– Вероятно, – бросил Дэвис. – Дети, к сожалению, очень догадливы.

– Такое трудно скрыть, – спокойно заметил Уокер.

– Папа пил, – устало сказал Дэвис, – девочек любил несозревших. Ему было все равно, чья она, хоть собственная.

– Жаль, что вор не убил его раньше, – отчетливо произнесла Фейт.

Дэвис пожал плечами:

– Есть экземпляры и похуже его.

– А есть и получше, – бросила она в ответ.

– Все это в прошлом. Давнее дело, очень, очень давнее.

– Но не для Тиги. Для нее это настоящее.

Дэвид сверлил глазами графин с бурбоном. Он был почти пуст. Ему придется идти в кладовую, чтобы найти свою заначку. Он спрашивал себя, хватит ли у него сил на это.

– Бьюсь об заклад, это был не вор, – сказал Уокер.

– Да? – удивился Дэвис.

– Тига дернула спусковой крючок, прицелившись в вашего папашу, или у его жены наконец открылись глаза.

На мгновение Дэвис оторопел, и его взгляд стал другим, изучающим.

– Может быть, и так. Мать была крепка на руку, но тогда мы не потеряли бы ларец, не так ли? Она всегда ругалась, что он расплачивается за девочек рубинами из ларца.

Слова Тиги, которые почти не имели смысла, соединились вдруг для Фейт в единое целое. Несчастье всегда случалось там, где рубины и мертвые или потерянные души. Она спрашивала себя, видела ли Тига семейные драгоценности на других девочках и знала ли об их происхождении. Тогда можно объяснить ее навязчивую идею насчет рубинов, что они были ценой душ.

– Может быть, после расплаты за девочек тот ларец и опустел, – тихо предположила Мел. – Стал таким же пустым, как сердце вашего отца.

– Дорогуша, – сказал Дэвис утомленным голосом, – я видел ларец незадолго до убийства отца. В нем лежали драгоценности.

– Так продайте нам карту, чтобы отыскать сокровища, – предложила Эйприл, входя в комнату. – У вас будет столько денег, что не придется подсовывать никому осушенное болото, называя его полем для гольфа.

– Кто вы, черт побери? – воскликнул Дэвис, глядя на красивую, уверенную в себе американку азиатского происхождения, которая стояла в дверном проеме, словно королева Руби-Байю.

– Эйприл Джой, – представил ее Уокер. – Собственной персоной. Появление ее было неизбежно, – добавил он.

– Бьюсь об заклад, ты не ждал ее так рано.

– Надежда – дело хорошее, – протянул Уокер, застенчиво улыбаясь.

Эйприл одарила его ласковым взглядом своих узких глаз.

– Похоже, все мужчины, которые переступают порог империи Донованов, проходят тест на красоту.

– Нет, мэм, – быстро сказал Уокер. – Иначе я провалился бы с треском. Меня наняли за другие достоинства.

Эйприл улыбнулась:

– А какой скромный. Я думаю, мы прекрасно поладим.