Миновали поворот, огни «Мазерати» полоснули по холмам (ребята разворачивались, чтобы перекрыть дорогу и не дать преследователям проскочить за «Студебеккером»). Только бы не повредили машину Душки Джи, подумал Стас, сжимая до побелевших костяшек баранку, иначе ребятам не уйти. Вдруг что-то оглушительно взорвалось там, сзади, у поворота. Зарево на мгновение осветило дорогу и тут же опало. Что это? Что это могло быть? Не граната, нет, у гранаты не такой оглушительный звук. Некогда, не сейчас, время для мыслей еще настанет. Давить на газ, правая рука на ручке переключения скоростей, левая на баранке, глаза напряженно всматриваются в стремительно темнеющую даль. Снова взрыв, там же, уже не такой оглушительный, звук скрадывается расстоянием. Фары вырывают из темноты щит дорожного знака. Развилка! Визг тормозов, «Студебеккер» уходит вправо, на Стаса грузно валится Бруно, что-то липкое просачивается сквозь ткань пиджака и рубашки. Бруно не пытается подняться, Стас слышит тихий стон сквозь сомкнутые зубы. Потом Бруно хватается за ручку над бардачком и с рычанием поднимается. Стас позволяет себе бросить в его сторону взгляд: голова Бруно безвольно качается, руки вцепились в шею. Затем четыре руки перехватывают его сзади и начинают вытягивать на заднее сиденье.

Дорога! Следи за дорогой! Бруно крепкий сукин сын, он дотянет до мотеля. А там Скальпель, один из лучших врачей этого долбаного мира. Военных врачей. Стас вырубает дальний свет, гонит, почти опустив голову к рулю, вглядываясь, вглядываясь, вглядываясь в темень. Надо успеть, иначе все напрасно – и ранение друга, и те люди, которые остались прикрывать их уход и с которыми уже сейчас могло случиться все, что угодно. Двигатель «Студебеккера» почти воет. Выдержит? Должен!

Низкое небо, черные облака, пронизанные светом луны, как кровавые раны, сочащиеся светом.

Они ждали у мотеля, фары «Студебеккера» высветили две сиротливые фигуры и сумки на земле. Скальпель понял все мгновенно, бросился к задней двери, на ходу скидывая пальто. Стас попытался открыть дверь, но что-то заело. Он перегибается и бьет по двери ногой. Потом выскакивает, пытается заглянуть Скальпу за плечо, но видит только бледное в свете барного фонаря лицо Шрама. Возвращается на водительское сиденье, перегибается. Скальпель поднимает голову, Стас видит, как по его лицу текут слезы. Слышит, как тихо плачет Арчи.

– Артерия, – хрипло, с дрожью говорит Готфрид и пытается вытереть слезу. По лицу тянется кровавый след. – Он уже умер… Я не могу помочь, уже не могу… Он умер.

Арчи вдруг замолчал, наверное, зажал себе рот руками. Где-то далеко залаяла собака. Выл ветер, и скрипел, качаясь на ветру, фонарь. Кулак ударил в торпеду раз, другой, третий… Сзади глухо плакал Андрей.

– Я не могу помочь, – снова прошептал Готфрид, – он уже умер. Пуля… перебила артерию, я не могу… Не могу.

* * *

Машину следовало сменить. Да и не протянул бы верный «Студебеккер» долго, погоня и пули сделали свое дело. Хрипя загнанным двигателем и гремя разбитым простреленным корпусом, он уносил их от бара в глубину Третьего Периметра. Это была последняя его дорога, так же как это была последняя дорога для лежащего на коленях друзей Бруно. Они сидели на заднем сиденье, безучастно глядя в пространство. Скальп придерживал голову мертвого друга. Они все были в крови Бруно, но никто этого не замечал.

Дорога летела навстречу машине, устремляясь пунктиром разделительной полосы под колеса. Погони не было. Хладнокровный Хворостов, стеснительный Душка Джи, добродушный крепыш со смешным прозвищем Беби-Бум выполнили данное слово. Никто не знает как, какими жертвами, и Стас даже не надеялся, что представится возможность выяснить это в ближайшее время. Он вел машину в единственное место, которое пришло ему на ум, единственное место, где можно было укрыться, где их не станут искать, а даже если и станут, найти будет непросто. В то самое место, о котором говорил незнакомец в складах.

Иногда Стас снимал с руля руку, чтобы вытереть глаза. Слезы все текли и текли, хотя тело больше не выгибалось в мучительных судорогах. Слезы человека, который поверил в утрату, который больше не отказывался принимать правду, он смирился, но не мог не оплакивать…

– Почему вы ждали снаружи? – тихо спросил он. Слишком тихо. Алиса не расслышала. Она сидела рядом с ним, сложив руки на коленях, и изредка оглядывалась назад. Испуганная, но собранная, готовая ко всему.

– Почему вы ждали снаружи? – повторил Стас.

– Мы? – Алиса посмотрела на Стаса. – Мы собрались, как ты велел.

– Я?

– Да. Записка… – Алиса сунула руку в карман тонкого, не по погоде, пальто и достала сложенный лист бумаги. Развернула его и показала Стасу записку.

– Это мой почерк, – кивнул Стас, – но я этого не писал.

– Что значит – не писал? – спросил Скальп. Его голос дрожал, у них у всех дрожали голоса.

– Как вы ее получили?

– Прошлой ночью, уже под утро, пришла девушка…

– Темные волосы, черная одежда, лет двадцать пять?

– Да.

– Ясно.

Стас коротко рассказал о ночном визите в свою квартиру и записку, которую якобы написал Бруно. Замолчал. Все это случилось прошлой ночью. Совсем недавно…

– Это значит, что за нами могут следить, – сказал Шрам.

– Значит, – кивнул Стас, – но я не заметил погони. Машин за нами не было от бара, я в этом уверен. Трасса прямая.

– Куда мы едем? – спросила Алиса, и только теперь Стас понял, как должно быть ей страшно. Бедная девушка, с головой окунувшаяся в непонятную для нее череду событий, закружившую водоворотом, унесшую слишком далеко от дома, от привычной жизни, от всего, что она знала.

– В особняк моего отца, – ответил Стас и бросил быстрый взгляд на ее лицо. Даже теперь, в этой обстановке он не смог не подумать, как она красива. Особенно теперь, когда болезненный контраст от идущей корпус в корпус с искореженным черно-белым «Студебеккером» бедой делал все очевиднее…

– Там могут ждать, – сказал Скальп.

– Могут, – кивнул Стас. – Но если не ждут, мы укроемся в лаборатории отца. Она хорошо спрятана, так просто ее не найти.

– Пусть ждут, – глухо прошипел Арчи, – пусть ждут, сукины дети. Шакалы…

Замолчали, думая об одном и том же. О том, что, возможно, все бесполезно и не важно, воздастся ли виновным, восторжествует ли капризная правда и на чьей стороне она окажется в этот раз. Полетят пули или нет, все неважно. Бруно мертв, старого верного друга, с которым они прошли большую часть жизни рука об руку, не вернуть. Сердце, которое они могли не слышать, но всегда ощущали рядом, не бьется. И старый, доживающий последние часы автомобиль летит в слепую зимнюю ночь – зря.

– Мне нужен пистолет, – тихо сказала Алиса. – Я умею стрелять, но у меня нет своего пистолета.

Арчи протянул между сидений свой короткоствольный револьвер.

– Вот, возьмите, Алиса. Я возьму кольт Бруно.