Мой собеседник внимательно посмотрел на меня, видимо понимая мою внутреннюю борьбу.

— Вот это и есть религия, — сказал он, — попытка ограничить Творца и вставить Его внашиэгоистические рамки инашепонимание добра и зла. И ты на этом месте еще потому, что тебе требуется понять: иногда нужно, чтобы все произошло совсем не так, как тебе этого хочется, но как правильно. Иногда нужно, чтобы дорогие тебе люди уходили. Просто знай: их ждут здесь, и они будут ждать тебя. А сейчас… сейчас наше время вышло.

Он поднялся, повел плечами.

— Погоди! — Я тоже вскочил, опасаясь, что не успею. — Какова моя функция? Зачем это все? Кем я должен быть в этой фирме?

Он улыбнулся так добро, что меня словно волной тепла окатило.

— Присматривай за Дорогой, Проходимец: для этого тебе и даны дары и таланты. Не всегда ты будешь четко знать, как поступать, не всегда ты будешь идти освещенной дорогой… Главное — сохраняй надежду, Алексей.

— Я Инспектор? — робко предположил я.

Он покачал головой:

— У всякого свое предназначение. У тебя свое, у них свое… Творцу нужны различные работники. Не все это понимают, но многие работают для Него, просто исполняя свои обязанности. Как президенты и художники, так и дворники.

— Для чего? Ведь Он может и Сам…

— Для того, чтобы было с кем разделить радость от проделанного труда. Это ведь так просто.

— А ты?

Богатырь улыбнулся еще шире, хлопнул себя ладонями по бедрам.

— Я приставлен к тебе с детства. Как-то ты спросил, есть ли я у тебя. Помнишь? Так вот: мне всегда хотелось поговорить с тобой вот так: с глазу на глаз, но не всегда это можно. — Он положил мне руки на плечи, немного встряхнул. — Сейчас я доволен, что все-таки мы поговорили, ведь ты не должен говорить со мной там, в другом мире. И я хочу дать тебе совет, который поможет тебе в дальнейшем…

Ангел заглянул мне в глаза, его голос стал тверже, строже:

— Запомни, иногда мы спешим и ищем любовь совсем не там, где она находится. Но это не значит, что ее не существует.

— Я запомню, — проговорил я.

Сад исчез. Даже не растворился, не погрузился во тьму… просто я открыл глаза и увидел лицо Люськи. Сестра сидела рядом со мной и внимательно смотрела на меня сквозь полумрак, царивший в пещере.

— Что значит «я запомню»?

Я улыбнулся.

— Ничего. Я просто видел сон.

Люська обняла меня, прижалась, словно боясь, что я исчезну. Я видел ее покрасневшие припухшие глаза: много плакала в последние часы…

— Знаешь, я тоже придремала, — проговорила сестра. — Мне мама приснилась, к чему бы это?

Я покрепче прижал ее к себе, поцеловал в лоб. Подумал: «И мне…»

А давно мы уже тут, внизу, Том? Лучше бы нам вернуться.

Бекки Тэчер

Идти было довольно легко: свет наших с Ками фонарей достаточно освещал тоннель, чтобы вся группа могла спокойно передвигаться, не опасаясь свалиться в какую-нибудь расселину или, как минимум, споткнуться о неровность каменного пола. В том, что мы шли именно по тоннелю, я не сомневался: уж слишком ровным и чистым был пол для естественной пещеры. К тому же все выступы стен и свисающие с потолка сталагмиты были тщательно сбиты: там и здесь виднелись следы обработки камня. Время от времени ход разветвлялся, но боковые проходы были либо полностью, либо частично заложены отбитым камнем, что ясно показывало, что нам не нужно в них сворачивать.

Шли небыстро: никто не знал, что ожидает нас впереди. Я отдал тактические очки Люське, вторые очки надел Имар, и только ковылявший на поврежденной ноге Санек и угрюмо молчавший Данилыч были бы полностью слепы, если бы мы погасили фонари. Штурман, к слову, шел довольно неплохо, бодрился, даже пытался шутить, но я знал, так как переговорил с Ками, что его нога весьма плоха: шебекчанке пришлось «отключить» нервные окончания на его ноге, чтобы Санек мог двигаться. Подручными средствами она зафиксировала его стопу, но предупредила, что долго Санек на ногах не продержится, поэтому я частенько оглядывался на смешно подпрыгивающего штурмана, опасаясь, что его вот-вот придется транспортировать на руках.

Даже гивера устала и не шныряла как обычно взад-вперед, но плелась рядом со мной, иногда грустно поглядывая на меня. Ее обычно ровный и блестящий мех свалялся, был покрыт грязью, и Маня выглядела как жалкое старое чучело, немилосердно побитое молью.

Когда я в очередной раз обернулся, желая убедиться, что остальные все еще движутся, Ками, идущая за мной, захлопнула забрало шлема и сделала мне знак, чтобы я поступил точно так же.

— Ты считаешь, что мы правильно сделали, уйдя в пещеры? — спросила она по радиосвязи, когда я также опустил забрало.

— Вся надежда на то, что я правильно понял чертеж на том одеяле, — ответил я. — Если он действительно является планом или картой эвакуации, то нам нужно пройти через ход в горах, для того чтобы достигнуть убежища. Как видишь, этот тоннель весьма напоминает такой ход, ну и… — Я замялся, не зная, как лучше сформулировать свою мысль: — Как я и говорил, у меня такое чувство, что мы идем правильно. Понимаешь? Словно уверенность, что так правильно. Правда, я все больше начинаю думать, что это у меня от стресса такие глупости в голове.

— Понимаю. — В голосе Ками действительно звучало понимание и сочувствие.

Странно, но именно она спокойнее всех отнеслась к моему желанию идти в глубь пещер. Санек все же сделал попытку поспорить, но он оказался слишком вымотан, и его сопротивление было достаточно вялым, чтобы я смог настоять на своем. Люська и Имар просто промолчали, хотя я видел по их лицам, что они не в восторге от моей идеи. Только шебекчанка одобрила мое предложение и первая стала собирать валяющиеся в грязи вещи.

Теперь мы уже который час брели извилистым ходом, который не только извивался вправо-влево, но и менял высоту, так что нам приходилось то подниматься по довольно крутому подъему, то спускаться, что добавочно изматывало и так уставшие ноги.

— Черт! — громко и как-то особенно болезненно вдруг сказал Санек. Его голос прокатился вперед по тоннелю и стих вдали.

Я повернулся и увидел, что штурман сидит возле стенки тоннеля и, морщась, держится за перемотанную ногу. Возле Санька тут же уселась Люська, пользуясь незапланированной возможностью отдохнуть. Имар также остановился и скинул с плеч оба рюкзака, что он нес: свой и Санькин.

— Можно что-то сделать? — спросил я у Ками.

Шебекчанка покачала головой:

— Он на грани. А нога действительно больше не выдержит. И я не смогу больше сдерживать его боль.

Я подошел к штурману. Выглядел он действительно не ахти, и стало ясно, что на ноги своими силами он вряд ли снова поднимется.