Машина, утробно зарычав, наконец завелась. Под колесами зашуршало разбитое стекло, а в лицо неприятно ударил встречный ветер. Отъехав от АЗС, Святой запоздало подумал о том, что вместо этого бомжа должен был лежать он сам.

Глухой не помышлял о воровской карьере хотя бы потому, что перспективу его роста напрочь перечеркивала неподходящая статья. Фармазонщики да кукольники всегда были не в почете у криминальной элиты. И выше подпаханников не поднимались, а то и вовсе пополняли многочисленную армию «шестерок».

Все шло к тому, что он должен был влиться именно в это сословие, чей удел без косяков отсидеть назначенный срок и с честью выйти на волю. Но неожиданно в Бутырском СИЗО, куда он был помещен до суда, смотрящим камеры оказался его сосед по дому – Гнедой. На воле такой незаметный, всегда пьяный, в одном и том же сереньком костюме, он производил впечатление тишайшего человека, не способного оскорбить даже взглядом. Но весь двор знал о том, что этот незлобивый человек имеет на своем счету, по крайней мере, с пяток вооруженных ограблений. Совершенно неприметный в быту, в Бутырской тюрьме он предстал едва ли не отцом-спасителем, и одного его негромкого слова вполне хватало, чтобы одернуть спорящих и урезонить разбушевавшегося бандита. Присмотревшись к новичку, Гнедой приблизил его к себе и определил ему лучшую шконку. В какой-то степени он помог ему выработать дальнейшую линию поведения, тихим словом наставляя, как следует вести себя в СИЗО и в колонии. После этого путь Глухого был определен, и он принял религию отрицал, неукоснительно выполняя установленные правила: играя в карты, отдавал с круга, если требовали интересы дела, переправлял деньги на волю, следил за мужиками, чтобы вкалывали и не срывали план. И как мог противостоял воле администрации. Обычная жизнь российского отрицалы.

Пропарившись несколько лет, по рекомендации того же самого Гнедого он оказался в окружении Барина, который сколачивал общаковую братву. И неожиданно для себя самого был принят на равных со многими именитыми блатными. Отсюда была прямая дорога в положенцы, а то и в законные. По-своему, общаковая братва – это гвардия криминального мира, так сказать, неприкасаемые, и в то же самое время любой из них имел такой огромный авторитет, о котором не смел мечтать иной смотрящий. Но, даже приблизившись к кассе вплотную, никто из них не знал точно, где сосредоточена наличность. Подразумевалось, что деньги лежат в одном из банков, которые они охраняли. Один из них находился на проспекте Мира, другой – на Большой Дорогомиловской, и еще два – в пределах Нового Арбата.

Место каждого пацана в общаковой братве было определено, но о настоящей роли известно было только Барину. Социальный статус каждого из них был равен, и никто не кичился прежними заслугами. В какой-то степени для каждого из них состоявшееся положение можно было назвать звездным часом. И лишь Святой, тогда совсем молодой вор, вел себя как-то иначе. В нем не было ничего такого, что могло бы оскорбить остальных пацанов: речь выдержанная, взгляд понимающий, жесты скупые. Он совсем не походил на тюремного бродягу, но тем не менее во всем его облике, в манере разговаривать присутствовала какая-то скрытая сила, заставлявшая поверить, что перед ними настоящий лидер. У каждого невольно закрадывалось подозрение: а что, если Герасим приставлен сходняком следить за общаковой братвой?

Все началось с того, что Барин решил переправить часть налички в один из нью-йоркских банков. Несколько миллионов долларов заняли сравнительно немного места. Глухой и предположить не мог, что безбедная жизнь, красивый особняк, яхта и длинноногие женщины так компактно могут разместиться в нескольких кожаных чемоданах.

Америка поразила Глухого своим размахом. Бродвей, залитый огнями, показался ему сказкой. Это тебе не полумрак тюремной хаты, где сорокавольтное светило пытается быть настольной лампой зараз для восьмидесяти сидельцев.

Красивые удовольствия требуют больших денег, и незаметно для себя Глухой прокутил полмиллиона долларов всего лишь за десять дней. Потом он не однажды спрашивал себя, куда могла улетучиться такая сумма: конечно же, он тратил доллары на женщин, разумеется, ел от пуза. Но даже если бы он засыпал девиц деньгами с ног до головы и на каждый обед и ужин съедал по шесть порций кряду, то вряд ли потратил бы такую сумму. Пролетевшие дни он вспоминал с трудом, скорее всего, он вел себя как обыкновенный русский барчук, наконец-то добравшийся до легких батюшкиных денег. Ему не терпелось увидеть ошалелый восторг в глазах швейцара, когда он небрежно совал ему стодолларовую бумажку только за то, что тот гостеприимно распахивал перед ним двери фешенебельной гостиницы.

Но как-то однажды он проснулся с похмелья, с раскалывающейся головой и вдруг отчетливо осознал, что боль эту испытывает не столько от чрезмерно выпитой водки, сколько от проблем, которые должны вот-вот свалиться на него. Впрочем, проблемой это назвать будет слишком мягко. Сначала ему отведут недельку на компенсацию недостачи и, убедившись в его неплатежеспособности, пристрелят где-нибудь на глухой улице Нью-Йорка, после чего свезут на автомобильное кладбище и бросят на пиршество бродячим псам.

Глухой с тоской вспомнил о том, что вчерашним вечером просадил на ипподроме сто тысяч долларов. Его лошадь, на которую он поставил, словно в насмешку над его злоключениями с трудом прибыла предпоследней.

Телефонный звонок прозвенел на удивление неприятно. Впрочем, что здесь может быть занимательного, если в любую секунду ожидаешь зловещего предупреждения из Москвы. И самое паршивое заключается в том, что исчезнуть в этом мире практически невозможно, а приговор, вынесенный сходом, амнистий не знает и покарает спустя десятилетия. Даже если удастся спрятаться на многие годы, то все это время предстоит прожить с неприятным ощущением поднятого над головой топора, который способен сорваться с головокружительной высоты на отощавшую от страха шею.

Глухой рассчитывал услышать леденяще спокойный вопрос Барина о недостающих пятистах тысячах, даже подобрал подходящий, как ему казалось, ответ по поводу банковской волокиты, но в трубке раздался приятный мужской голос:

– Это господин Петр Иванович Глухов?

– Да, – слегка напрягся Глухой, готовый к очередной неприятности. – А в чем, собственно, дело?

– Я принес вам пятьсот тысяч, которые вы выиграли позавчера.

Глухой молчал. Происходило что-то невероятное. Конечно, он не мог в деталях помнить, что с ним случилось даже вчера, но что он совершенно точно помнил, так это последнюю игру. И, кажется, он не выиграл, а, наоборот, проиграл тысяч тридцать. Как бы там ни было, но ситуация складывалась очень занятная.

– Так что же вы молчите? Мне принести вам пятьсот тысяч «зеленых»? – голос неведомого собеседника прозвучал несколько раздраженно, похоже, что он немного нервничал. – Вы возьмете долг или вы мне его прощаете?

– Разумеется, несите! – закричал в телефонную трубку Глухой. – Вы знаете, где я нахожусь?

Конечно, эти деньги не спасут его, но, во всяком случае, они способны хоть как-то продлить его агонию.