– Как ты попал сюда?

– Ты забыл о том, что я тебе говорил. Я не терял тебя из виду и знаю о каждом твоем шаге, не говоря обо всех твоих сосках.

– Я не о том… Я о замках. Как ты открыл их? Это одни из лучших механизмов.

– Ты немножечко подзабыл мою биографию, – выдержал паузу Печорский, – прежде чем стать каталой, я немного поработал домушником. И знаешь, понимающие люди говорили, что у меня неплохо получалось. Если бы я в свое время не увлекся картами, то достиг бы очень больших высот.

Костыль плюхнулся на диван.

– Тебе грех жаловаться, – он старался казаться непринужденным, даже небрежно откинулся назад, но получалось не очень-то убедительно. Полное ощущение того, что именно Аркаша Печорский был здесь полноправным хозяином.

– Это уж точно, – загоготал Печорский. – Ты знаешь, почему я здесь? – строго спросил Зуб и, не дожидаясь ответа, продолжал: – У меня есть к тебе претензии, ты не выполняешь своих обещаний.

– Послушай, Зуб, Святой что-то почувствовал, он стал очень осторожен. У меня такое ощущение, что мы охотимся друг за другом. Может, проще убрать его?

Аркаша Печорский отрицательно покачал головой.

– Весь фокус в том, что делать этого не стоит. Людям, которые стоят за мной, он нужен живым. Ему нужно задать несколько вопросов и только после этого пускать в расход.

– Это трудно.

Неожиданно Аркаша Печорский подался вперед. Обхватив подлокотники кресла, он жестко заговорил:

– А мне плевать, что трудно. Ты мой раб и должен это сделать! Или ты отказываешься от своего слова?

Аркаша напоминал зловещую хищную птицу. Вот, кажется, сейчас он оттолкнется от кресла, воспарит и уже в следующую секунду с громким криком опустится на темечко Костыля. Но неожиданно Печорский расслабился.

– Совсем нет, – вымученно улыбнулся Костыль, – ты же знаешь, Зуб, я от своих слов никогда не отказывался. Сделаю, что скажешь.

– Послушай, Костыль, а зачем такой кипиж на Кубинке надо было затевать? Так ведь ты и Святого можешь на небеса отправить, а нам его еще как следует допросить нужно.

– На Кубинке у меня телка одна живет, я у нее останавливаюсь иной раз, уж больно подмахивает хорошо.

– Дальше, – поторопил его Аркаша Печорский.

– Ну, пошел за водкой, чтобы вечерок весело провести. У магазина задержался немного, кореша одного встретил. К дому подхожу, а у подъезда «Паджеро» стоит. Заглянул в салон, а там Масюк сидит. Ну, не выдержал я, пощекотал его слегка перышком. У меня к нему свои счеты. Им должен был заняться Резаный. Но каким образом Масюк оказался у дома моей крали, я не знал. Решил, что в квартире его ребята меня ждут. Не мог же я ему свою шею подставлять? Ну я оттуда смылся.

– С самодеятельностью ты должен покончить, – строго приказал Аркаша Печорский, вновь превращаясь в хищника. Костыль невольно поежился. Так же чувствует себя тушканчик в чистом поле, когда видит парящего в небе сокола. Паша Фомичев даже непроизвольно вжал голову в плечи, как будто опасался, что крепкие пальцы Печорского вцепятся ему в загривок. – Это ты должен зарубить себе на носу! – ткнул указательным пальцем вверх Печорский. – Мне еще теперь надо узнавать, кто там взрыв устроил. Усек?

– Усек, – как можно бодрее отозвался Костыль.

– И еще одно. Я не могу раскрывать всех своих козырей, но на кон поставлено очень много, так что от всех лишних связей ты должен освободиться. Первым в этом списке значится Резаный. Его нужно убрать немедленно. Он засвечен и слишком много знает.

– Чем же он тебе помешал?

– А ты, я вижу, жалостливый, – в голосе Печорского появились ноты сожаления. – Возможно, это не так уж и плохо, но иногда очень мешает делу. А ты бы у него поинтересовался, каким это образом он оказался в квартире твоей крали. Что, не знал? Вот так-то! Ты не переживай особенно, так уж устроена эта поганая жизнь. Кто-то нас предает, кого-то мы сдаем, так что все честно.

Костыль не мог объяснить себе, почему он боится этого человека. В Аркаше Печорском все было обыкновенно: физиономия, жесты, речь, неизменно присутствовала даже доброжелательная улыбка, в которой он, казалось, хотел растворить своего собеседника. И единственное, что его отличало от других, так это взгляд. Во время разговора Печорский умел смотреть не мигая, словно гипнотизировал своего оппонента, при этом цвет глаз изменялся от светло-серого до густо-зеленого. В этом превращении было нечто колдовское, доставшееся ему от далеких предков. Он называл себя язычником, очевидно, так оно и было в действительности. Во всяком случае, Аркаша Печорский не колол на груди маковки куполов и не носил креста. А в тех краях, где он проживал до первого заключения, полно было язычников, и, как многие тысячелетия тому назад, люди там поклонялись солнцу.

Но Аркаша Печорский предпочитал ночь.

Он прекрасно знал о своей способности воздействовать на людей и, беседуя с кем-либо, в глубине души наслаждался своим могуществом. Немногие, глядя в его изменившиеся глаза, могли ответить ему отказом. Собеседники, впервые заметившие за Аркашей такую особенность, буквально замирали от суеверного ужаса.

Сейчас радужки его глаз казались особенно яркими. Костыль подумал о том, что так в ночи полыхают волчьи глаза. И страх, леденящий, жуткий, тонкой струйкой проник под черепную коробку, заставив его отвести взгляд.

– Хорошо.

– Я знал, что мне не придется тебя долго уговаривать, – поднялся Аркаша. – Номер моего мобильного прежний, если будет что-то непредвиденное, дашь знать. – Обернувшись у порога, добавил: – И поменяй ты свои замки, ни к черту не годятся!

Громко хлопнула входная дверь. Аркаша Печорский ушел, оставив после себя терпкий запах одеколона. Фомичев остался в одиночестве. Ничто не говорило о недавнем присутствии дьявола с зелеными глазами.

Отыскать Резаного оказалось несложно. Круг его интересов был весьма неширок: водка, бабы и кабак, где можно оттянуться и нажраться от пуза. Так сказать, обыкновенный набор запросов бывшего арестанта, дорвавшегося до воли. Поиски облегчала еще одна черта Резаного – преданность привычкам. Он не изменял полюбившимся местам и предпочитал рестораны, в которых он бывал прежде и с которыми у него были связаны приятные воспоминания. А следовательно, не нужно было рыскать по модным злачным заведениям, где преобладали в основном фраера с толстыми кошельками да золотая молодежь, вкусившая сладость родительских денежек. Надо ограничиться тремя, максимум пятью ресторанами средней руки, где официанты не столь избалованы чаевыми и не станут морщить нос, если таковые окажутся небольшими. В таких кабаках и за десятку оркестр отыграет «Мурку», а солист не посчитает зазорным принять от завсегдатая рюмку с водкой.

Любил такие заведения Резаный. Что поделаешь! Поразмыслив, Костыль решил направиться в район Текстильщиков. Здесь располагался небольшой приятный ресторанчик, затерявшийся среди жилого массива, Резаный предпочитал его всем остальным. Сюда его тянула ностальгическая память по тем временам, когда он был беспечен и до неприличия молод. Последний раз в чалку он угодил именно из этого кабака, не поделив дивчину с одним из постоянных посетителей. Лучшего аргумента, чем нож, для Резаного не существовало, и во время горячего диалога он наделал в сопернике дырок куда больше, чем бывает в куске голландского сыра.