– Едем, – скомандовал он и пришпорил коня.

Дорога и впрямь оказалась ужасной: очень скоро все восемь всадников были с головы до ног покрыты брызгами грязи. Айна радовалась, что почти всю ее закрывает плотный теплый плащ, который не пропускал ни влагу, ни ветер. Хвала богам, в это утро хотя бы не было дождя.

Ехали долго. Ей показалось, что гораздо дольше двух часов. Но наконец вдали показалась унылая деревушка.

– Уже близко, – сказал Гедлик, завидев дым, рвано струившийся из труб. – Отсюда два шага через лес.

Когда они проезжали мимо серых домов, собранных из старых толстых бревен, дверь одного из них открылась, и на крыльцо вышел рыжеволосый бородатый мужик средних лет с объемистой кружкой в руке. Он внимательно посмотрел на приближающихся всадников и зачем-то махнул им рукой.

– Эй, путники! – окликнул их герниец на своем лающем наречии, которое Айна хоть и плохо, но все же понимала. – Вы куда? Не к лекарю ли часом?

Фарр придержал вожжи и ответил на чистом гернийском:

– Да, к нему.

– Так вы это, – мужик почесал бороду, – можете обратно поворачивать. Нету его там больше.

– Почему? – Фарр стремительно направил коня к гернийцу и встал у самого крыльца. – Что случилось?

Айна тоже пришпорила свою кобылу и была рядом, когда селянин, пожав плечами обронил:

– Так пожар. Уж дня три назад.

Ей показалось, что сердце остановилось.

«Ты знала. Ты знала, что будет так»

– Какой пожар? – лицо Фарра было растерянным, точно у ребенка.

– Да обыкновенно. Все сгорело от крыши до подпола. Никого там больше нету.

– И люди?!

– Ну... хозяин дома точно... того. Его труп наши парни самолично откопали в золе позавчера. Мы его по перстням узнали. Приметные такие перстеньки... были.

– А мальчик? – Айна не узнала свой голос, он показался ей хриплым, как крик вороны. – Там был мальчик!

– Мальчишку мы не нашли, – селянин спокойно отпил из своей кружки и утер мокрые рыжие усы. – Может сгорел начисто... там было бы чему гореть... А может убег. Хотя куда ему, слепому, далеко убежать? Он бы и до деревни нашей не дошел.

«Нет!» – ей показалось, что в этот миг привычная ледяная прореха в ее груди взорвалась огромной зияющей дырой, в которую опрокинулся весь мир.

Фарр успел спрыгнуть с коня и подхватить Айну, прежде, чем она закричала.

– Нет!!! Это не правда! Это не может быть так!!!

Он прижал ее к себе, с головой пряча под плащом.

– Тихо, тихо, милая! Айна...

Но она почти не слышала его слов.

«Он не мог там сгореть! Нет! Только не Лиан!»

С трудом дыша Айна вывернулась из его рук.

– Ты не сказал мне! Ты знал?! Знал, что он ослеп?!

Фарр кивнул.

– Дядя Пат решил, что лучше тебе этого не говорить...

– Проклятье! Фарр! Нет, не трогай меня! Ты обещал, что все будет хорошо! Но как может быть хорошо, если... если... – она больше не могла говорить, только выть от боли.

– Доедем до пепелища, – предложил Кано. – Нужно увидеть это своими глазами. И пощупать своими руками.

– Едем, – ответил Фарр. Подхватив Айну на руки, он усадил ее в свое седло и взлетел туда следом. – Айна, успокойся! Если его не нашли мертвым, вероятней всего он жив. Ты сама знаешь, почему. Таких, как он, едва ли возьмет обычный огонь... Да и необычный тоже. Будем искать его, пока не найдем. Слепой мальчик и правда не мог уйти далеко.

Но они его не нашли.

Ни в тот день. Ни позже.

Если Лиан и был жив, он исчез без следа.

А через несколько дней Айна проснулась от нестерпимой боли. Но болела не дыра в ее груди: когда Фарр поспешно раздул огонь в камине, они увидели, как по белой простыне расползается пятно, которое в тусклом свете огня показалось Айне ослепительно черным.

1

Рассветное солнце золотило верхушки апельсиновых деревьев. В этот утренний час мир казался особенно нежным, прекрасным и девственным.

Айна стояла на открытой террасе дворца и сверху взирала на сад, который представлялся живым дышащим существом и чем-то – очень отдаленно – напоминал ей родной лес у замка Берг. Больше всего она любила время, когда обитатели Янтарного Утеса еще спали, и весь этот прекрасный новорожденный мир принадлежал ей одной.

С криком пролетела ласточка и скрылась за одной из высоких замковых башен. Айна знала, что там у этих стремительных маленьких птиц есть несколько гнезд под самой крышей.

Она многое знала про Янтарный Утес. За пять лет у нее было достаточно времени, чтобы изучить каждый уголок замка, где время словно текло в ином ритме, чем во всем остальном мире.

В конце концов, именно Янтарный Утес и его обитатели удержали ее тогда на краю обрыва.

Айна не любила вспоминать те дни.

Сколько бы времени ни проходило, она все еще испытывала холодный озноб, когда в памяти всплывала обратная дорога из Герны в Закатный Край... Это было худшее, что случилось с ней за всю жизнь. Хуже той ночи, когда она стояла привязанная к бревну в подвале Дома Цветов. И той ночи, когда разбойники убили брата Юса.

По правде сказать, Айна плохо помнила этот путь назад – для нее все слилось в какую-то бесконечную мешанину из боли, ужаса и отчаяния. Она словно утратила саму себя вместе с этими двумя потерями, которые настигли ее одна за другой, и не хотела ничего, кроме одного – забыться и перестать существовать. Фарр не мог заставить ее съесть даже пару ложек каши, и к концу пути Айна превратилась в обтянутый кожей скелет. Айна помнила, как он кричал на нее, умолял, плакал, пытался отогреть своим теплом и любовью, но ей вдруг стало совершенно все равно. Слова принца и его прикосновения будто оставались по ту сторону ледяного кокона, в котором она оказалась после того, как лишилась ребенка.

Фарр не знал, что именно она чувствовала.

Он не мог бы этого понять, даже если бы очень захотел.

Бесконечная боль утраты.

Горечь.

И вина.

Айна никогда не могла забыть о том, что первыми чувствами ее были вовсе не радость, а страх и нежелание делить свое тело и свою жизнь с этим новым человеком внутри ее чрева.

Она всегда помнила о том, что этот ребенок был нежданным и незваным.

Возможно, потому он и ушел так быстро и так легко...

«Стриж» не остановился тогда у берегов Золотой Гавани – на всех парусах он пролетел мимо столицы, в сторону Южного удела, где их уже ждали. Много позднее Айна узнала, что всю дорогу, пока Фарр сжимал ее в своих объятиях, почти никогда не покидая каюту, он держал ее не один. Исцеление никогда не было его сильной стороной, поэтому тихая живительная магия текла через ладони принца, но принадлежала другому человеку.