– Это было зимой, на Святки. Тут ведь много всяких отелей. Зажиточные люди гуляют. Ряженые ездили, пускали ракеты. Я только удивилась, что они к соседу завернули. Тот этих забав не любил. Всё молчком да молчком…

– Я так понимаю, что женщина была не одна. Других гостей вы не разглядели?

– Нет, что вы! Я со страху имя своё забыла, – простодушно ответила Устинская. – Упала, знаете ли, на четвереньки. Еле доползла до крыльца…

Я на глазок прикинула, что ползла она метров десять-двенадцать. Кстати, парни теперь смотрели прямо на окно Натальи Павловны. На всякий случай я отступила вглубь комнаты. Нет, лучше поскорее свалить – здоровее буду. Кстати, часики вновь затикали под черепом, и я поморщилась.

– Хорошо-хорошо, не волнуйтесь! А эту даму вы всего один раз здесь заметили?

– Да, но мне и этого хватит, – призналась Устинская. Она нервно теребила в руках концы шерстяного шарфа. Неужели ей не жарко, чёрт побери? – До сих пор больно глотать. Часто к врачу ездить приходится. А ЛОРа в Зеленогорске нет – только в Сестрорецке…

– Понятно. – Я убедилась, что больше ничего здесь не узнаю. – Получается, гости к вашему соседу приезжали только ночью?

– Вот это и странно, правда? – Устинская оживилась. – И пароль всегда говорили. Я вижу-то плохо, а слышу хорошо. Пароль такой – «палома бланка». То есть «белая голубка». Раньше песня такая была…

– Превосходно! – А я-то думала, что больше ничего не узнаю. – Всё, побежала, Наталья Павловна. Спасибо за то, что уделили мне время. Всего вам самого доброго!

– Мариночка, а вы разве протокол писать не станете? – Устинская явно поднаторела в таких делах. Вообще-то неплохо было бы получить её автограф под текстом о Зубаревой. Но у меня не было ни времени, ни желания дальше испытывать судьбу. Слишком много народу толкалось вокруг домика.

– Это был не допрос, а опрос, Наталья Павловна. Могу вас на прощание порадовать…

– Чем? – искренне удивилась Устинская.

– Эта дама сюда уже никогда не приедет.

– Так вы же сами боялись, что она мне отомстит! – всплеснула руками старушка. – Думаете, её надолго посадят? Ничего подобного. Такие всегда сухими из воды выходят.

– Я ничего не думаю. Я знаю. Но бдительность терять нельзя. Вы отметили, что женщина была не одна. А что касается моего несолидного вида… – Надо было быстрее валить, но захотелось немного позабавиться. – Между прочим, моему сыну уже восемь.

– Да неужели?! – оторопела Устинская. – Ну, тогда вы великолепно сохранились. Я бы вам чуть за двадцать дала, а то и меньше. Вот и удивилась, что совсем девочка – и вдруг следователь!

– Спасибо на добром слове. Я побежала, а вы отдохните, успокойтесь. Помните – мы на страже.

Я скатилась с крыльца кубарем, оглянулась. Наталья Павловна опять стояла у окна, смотрела мне вслед. И очень, наверное, удивилась тому факту, что я не подошла к полицейским, а направилась совершенно в другую сторону.

Что-то царапнуло меня по сердцу. Я даже сразу не поняла, почему вдруг стало холодно, словно солнце зашло за тучу. Но небо так и оставалось чистым, высоким. На нём лишь проступила предвечерняя прозелень. Огромные ели и сосны стояли, не шелохнувшись. Струи перегретого воздуха ласково гладили меня по щекам. Но в следующую секунду я всё поняла и тотчас же внутренне мобилизовалась. Всё оставалось по-прежнему. Но тех двух парней около ленты, огораживающей место пожара, уже не было.

17 марта (ранний вечер). Я от рождения обладала каким-то звериным чутьём, наитием. Это с успехом компенсировали отсутствие логики, разума. Сейчас я шла и чувствовала себя так, словно в меня из-за еловых лап целился снайпер. Говорят, финские «кукушки» активно орудовали именно в этих местах.

То ли у меня началась паранойя, то ли сердце бессознательно ощущало опасность. Но вокруг не было никого; только за деревьями и кустами слышался хохот. Молодёжь веселилась рядом с пепелищем, где страшной смертью погиб человек – какой бы он ни был. А прикончат сейчас меня – и станут так же «зажигать»…

Я быстро сообразила, что надо избавляться от главной улики – фоток Зубаревой в телефоне. Фальшивые «корочки» – фиг с ними, можно таскать для прикола. А вот портретов Летки-Еньки при мне быть не должно. Скорее всего, за мной сейчас наблюдают. Но несколько минут, наверное, ещё есть. Впрочем, я могу и ошибаться…

Я юркнула за раскидистую ель, и под ногами хрустнул валежник. Солнечный свет ослаб, из чащи потянуло холодом. Открыв сумочку, я вытащила айфон и в несколько кликов удалила фотографии Зубаревой. Ничего, потом верну – у Богдана они есть. Если, конечно, жива останусь. Вроде, кто-то шатается рядом и тоже шуршит прошлогодними листьями.

А снег-то испаряется прямо на глазах, и даже луж не остаётся. В городе давно улицы просохли… Ах, это собака бегала, оказывается. Значит, пока всё спокойно. Можно выдохнуть и идти дальше. Я автоматически сунула «корочки» в косметичку, рядом с правами. Вот, какие-то люди идут. Надо пристроиться к ним. Авось, принародно меня мочить не станут. Да и какой в этом смысл? Кто знает, что дядя с Дроном отправили меня сюда? И с какой целью? Тем более, тётка с семечками сказала, что тут вся округа пасётся…

Я шла уже не спеша, чтобы не обогнать эту компанию, и дышала полной грудью. Сердце уже не скакало галопом, и высох пот на спине. Прикрываясь рукой от солнца, бьющего в правый глаз, я размышляла над нашим делом. Сюжет с каждым часом закручивался всё кучерявее. Тут, похоже, одной нашей группой не обойтись. Придётся дяде докладывать начальству оперативную обстановку и ждать решения, чтобы не подставляться самому.

Лёлькин батя, Андрей Озирский, был гением сыска. Говорю «был», потому что теперь он занимается совершенно другими вещами. Но в течение долгого времени он холил и лелеял лучшую агентурную сеть. Лучшую если не в масштабах страны, то на Северо-Западе – точно.

Правда, дядя Сева уверял, что и за границей не было такого сплочённого, отмобилизованного «ордена меченосцев». Все агенты были лично преданы именно Озирскому, потому что после его отъезда за рубеж отказались работать. Они просто растворились в пространстве. Многие элементарно смылись за границу – в России на них накопилось слишком много компромата. И он мог пойти в ход, если агент перестанет быть нужным.

Андрей Георгиевич часто говорил, что полностью разделяет мнение французского коллеги Жана-Франсуа Видока. Тот сам вышел из криминального мира, а впоследствии долго боролся с ним. «Только преступник может побороть преступность!» – это был девиз и Озириса. Так называли Андрея и друзья, и враги. Он и сам имел судимость в юности. Правда, приговор был условный. В агентуре держал таких жутких типов, что даже слушать об их «подвигах» было очень тяжело. А вот ведь слушались Озириса, ни разу не кинули, не подставили. Служили верой и правдой…

Андрей умело пользовался противоречиями в мафиозной среде и «скармливал» одних другим. Причём всегда в итоге получал свой профит. Конечно, приходилось агентам подыгрывать, но такие вложения полностью окупались. Эти самые «авторитеты» на самом деле совершили больше, чем наилучшие оперативники. Бывшие главари не только сливали своих, но и уничтожали их собственноручно. Они знали законы своей среды, контролировали подступы к «объекту». И проникали в такие дебри, куда не было ходу людям с Литейного. Исполняли работу милиции практически задаром.