Никлос молчал. Он не реагировал на её слёзы, гадая, что ей надо. Король чувствовал — девушка искренна в своих словах, но не мог поверить. И она это понимала, больше не пытаясь молить о помощи, всё больше погружаясь в пучину отчаяния, коря себя за то, что посмела прийти, нарушив все возможные правила.

Король уже собирался отправить её восвояси со словами, что поможет, чем сможет. Что есть такие храмы, где она будет чувствовать себя в безопасности. Что жизнь на этом не кончается. Но заворочался нориус. А за окном зазвучала невидимая гроза, и в этом звуке послышались барабанные перекаты. Тишина вокруг заострилась, а свет будто насытился кровью. И именно это проступило в глазах Кирнан — рубиновый красный отблеск. Он заворожил Никлоса, и тот остановил порывающуюся встать девушку.

Из его кожи выступил нориус, он обвил запястья кэрры, легонько сжав, и она замерла как кролик перед удавом, не понимая, что происходит.

— Останься, — хрипло молвив король, всё ещё пытающийся удержаться от крови, от металлического привкуса на губах, что проступал в дни полнолуния. Сейчас месяц только набирал мощь после новолуния, и королю стоило бы задуматься, что происходит, но связность мыслей ускользала, и он следовал за своей проснувшейся жаждой, увлекая и Кирнан в этот топкий огонь.

Нориусом притянув её к себе, выбил из рук стакан, и в воздухе разлился терпкий аромат коньяка, а губы девушки распахнулись: она хотела было что-то сказать, но не успела — её остановил властный королевский поцелуй.

Это было жадно, алчно и собственнически. Как и его руки, опустившиеся на её груди. Как и нориус, забравшийся под нижнюю юбку. Треснула материя — от платья остались одни лоскуты, а на коже набухли первые красные порезы — монаршеская любовь бывает ненасытной. И Кирнан рада была бы отстраниться, взять паузу, прийти в себя, но король подавлял все попытки сопротивления.

Он подхватил её на руки и отнёс на кровать, покрывая каждую обнажённую частичку тела болезненно-страстными поцелуями. И в этом злом вожделении скрывался голод, перед которым не устоять, от которого не сбежать и не спрятаться. А только сдаться. Особенно когда нориус касается там, где никто прежде не касался. Когда внутри души Кирнан просыпается нечто новое, незнакомое, но такое приятное. И первый стон вырывается из её рта, и она прикусывает до крови губу, расслабляясь под умелыми мужскими руками.

Она сдаётся под его натиском, под тем, как больно он кусает её соски, как раздвигает ноги, стаскивая чулки и разрывая нижнее бельё. Она поддаётся нориусу, вновь обхватившему её запястья, и разводящему руки, распиная девушку на кровати как на кресте. Она подчиняется, а он берёт её как игрушку, не заботясь о чувствах, о том, что ей не только сладко, но и больно.

Король входит в неё, по-звериному кусая за шею, и она вскрикивает от нахлынувших чувств. Её крик забивает тьма, а Никлос не останавливается — он уже ничего не слышит от грохота барабанов за стеклом. Пульсирует в ушах, перед глазами сплошь бордово-красное, и только тягостное исступление наслаждения как патока соблазняет повелителя, заглушая разум, не давая вернуться, замереть, прекратить это надругательство.

Ник следует по дороге безумия, и каждый шаг опускает его всё ниже и ниже. Он чувствует, что под ним есть кто-то ещё. Он не видит Кирнан, не чувствует её боли и сладости. Только женское тело, трепещущее в мужских руках. И красный цвет блестит, сияет как рубины, а внутри пылает драконий огонь. Король движется всё быстрее и быстрее, до крови целуя грудь девушки, вбивая в неё свою страсть. Ощущает, как расползается по телу огонь и как быстро он перетекает в их невидимого спутника. Он слышит женский сладкий стон и в ответ пламя взрывается белой вспышкой. С королевских губ срывается имя:

— Селеста!

* * *

Утро началось поздно. Обычно Ник просыпался всегда самостоятельно. С помощью колокольчика призывал слуг, если что требовалось. И к завтраку всегда спускался вовремя.

Но не сегодня.

Король проснулся с дикой головной болью, будто всю ночь пил с капитанами во время похода против песчаных демонов. Во рту стоял неприятный металлический привкус и ему казалось, что он с кем-то подрался, настолько ломило тело и неприятно было шевелиться. Силясь вспомнить вчерашнее, перед внутренним взором возникал терпкий красный цвет, слышалась странная ритмичная музыка, и чувствовалось… он был с женщиной?

Оглянувшись, заметил, что вся кровать смята, хотя обычно он занимал только часть, и никогда не ворочался во сне. Притянув соседнюю подушку, почувствовал лёгкий невесомый аромат женских духов. А осмотревшись, заметил под прикроватной тумбочкой женский чулок.

Не успев сопоставить факты, Ник был окончательно разбужен требовательным стуком в дверь, а после и вовсе бесцеремонным вторжением его маршала с довольной лыбой на устах.

— Ник! Какого ты ещё в постели делаешь? — радостно заговорил с порога Артан, быстро пересекая комнату и раздвигая тяжёлые шторы на окнах, впуская яркий солнечный свет. — Сколько лет тебя знаю, а в последний раз ты так долго спал… лет шестнадцать назад. Ты в порядке?

Дождавшись кивка, и заметив пустые стаканы с початой бутылкой коньяка, Арт задумался, а после просиял:

— Ты был не один. И явно это был не Вран и не Томар. С кем же ты мог пить в собственной опочивальне? Неужели нашлась прелестница тебе по душе? — увидев смятение в глазах друга, Артан рассмеялся. — Ладно, не буду мучить. Захочешь — поделишься, кто это было. А ведь я пришёл с хорошими новостями! Даже с отличными!

— Ну говори-говори, чего тянешь, — проворчал король, прикладывая холодную ладонь к пылающему лбу, когда Арт замолчал, выдерживая паузу.

— К Селесте вернулась чувствительность. Паралич сошёл и она снова может ходить, — восторженно выпалил Артан, а сам жестом пригласил в комнату слуг, несущих подносы с завтраком. — Теперь они все заткнуться! Она в порядке.

— Пусть это Томар подтвердит, — благодаря за завтрак, добавил Ник. В его груди поселился странный червячок сомнения. Ему показалось, что случившееся как-то связано с его частичной потерей памяти. Отложив эти мысли, он приступил к еде, попутно раздавая приказы как Артану, так и подошедшим секретарям.

Он упустил так много времени, пора навёрстывать. Как и планировать официальный выход Селесты. Она точно должна будет открыть свадебный цикл. Таким образом все увидят, что она выздоровела.

Но это если подтвердит Томар. Ведь не только физическое благополучие волновало короля. Гораздо важнее было состояние ариуса в ней.

И только когда короля вновь оставили одного и он поднялся, чтобы принять душ и одеться, под одеялом он увидел крупные следы крови на простыне. А перед глазами всплыл женский крик и имя:

— Селеста… — прошептал он, прижимая пальцы к губам.

* * *

Весь день король провёл как на иголках. Он чувствовал, что случилось нечто непоправимое, но что именно — не знал. Окольными вопросами он разузнал, что Селеста не покидала своих покоев этой ночью, охрана не засыпала, всё было тихо. Впервые Ник пожалел, что его комнаты без стражи и ночью на территории короля всегда безлюдно. Нориус в состоянии позаботиться о носителе.