— Зачем ты это делаешь? — отогнав очередную пытающуюся потереться о мои ноги кошку, спросила я у Лафотьера. — Гуляешь со мной, покупаешь одежду. Ведешь себя не как полный… не как обычно.

— А зачем ты позволяешь мне гулять с тобой, покупать тебе одежду, вести себя не как обычно? — остановившись, вопросом на вопрос ответил он. — У меня были старые счеты к Акире, прожившей девять жизней. Но не к Маргарите, прожившей чуть более двадцати лет. Пожалуй, будет справедливым заметить, что у тебя теперешней есть больше оснований ненавидеть меня, чем у меня — тебя.

— Ну-у… — протянула я, склонив голову набок и лукаво прикрыв один глаз. — Ты с ходу начал на меня орать, заявлять о своих правах и моих обязанностях, попытался сделать из меня безвольного фамильяра. Тебе подобные люди когда-то ужасно издевались над существом, подобным мне, так что, видимо, да, поводов ненавидеть тебя у меня предостаточно. Но, знаешь, ненависть — это все-таки слишком. Раз уж мы говорим откровенно, то я и неприязни-то к тебе не испытываю.

Не знаю, что ожидал услышать Лафотьер, но мои слова его явно удивили. Он даже в лице переменился, словно усомнившись в том, что правильно меня понял.

— Просто не верится, что ты это говоришь, — сдавленным голосом подтвердил он мои впечатления. — Мне и раньше было сложно, а теперь…

— Что? — не поняла я, машинально накрыв его руку, которой он коснулся моей щеки.

Если бы только можно было в это поверить, я бы решила, что много лет назад он был в меня влюблен. Но ведь Акира разрушила его карьеру, при нашей первой встрече он ее явно ненавидел, поэтому о какой любви может идти речь? Или все-таки…

— Ничего, — словно очнувшись, Лафотьер отдернул руку и отступил.

Именно в этот момент до нас донеслись звуки музыки и множество восторженных голосов.

— Что там? — отвлекшись, спросила я.

— Пойдем. Тебе понравится, — многозначительно пообещал Лафотьер. — У тебя очень подходящий наряд.

Что он под этим подразумевал, стало ясно, едва мы оказались на центральной площади. Этим вечером здесь проходило настоящее гуляние, эпицентром которого стал разложенный прямо в центре гигантский костер. Квартет музыкантов расположился на возведенной неподалеку от него небольшой сцене и исполнял красивую музыку, в которой солировала скрипка. Мелодия была такой зажигательной, что под нее немедленно хотелось танцевать, что некоторые и делали — люди, нисколько не смущаясь, брали друг друга за руки, водили подобие хороводов, танцевали парами или в круг.

Тут и там торговали напитком, который по запаху напоминал грог; еды тоже было в избытке. Но еда для вечно голодной в последнее время меня впервые отошла на второй план, вытесненная желанием слиться с музыкой.

Как же давно не доводилось танцевать… Да я последний раз в прошлой жизни танцевала! А ведь танцевать я вообще-то люблю. Еще учась в школе, в танцевальную студию ходила.

— Не желаете? — улыбнулся нам молодой розовощекий парень, предлагающий всем тот самый «грог». — Такого вкусного найша больше нигде не попробуете!

Моя взрывная натура уже требовала активной деятельности, веселья и нарушения всех установленных запретов. Больше не хотелось думать ни о свежей голове, которая мне понадобится утром, ни о предстоящем возвращении воспоминаний.

Я молода, свободна, у меня новое красивое платье, и я хочу танцевать!

Прежде чем я успела выпить предложенный напиток, Лафотьер перехватил стаканчик, просканировал взглядом содержимое, вероятно проверяя его на магическое вмешательство, и, не обнаружив ничего подозрительного, протянул мне.

По вкусу найш и впрямь походил на грог, только еще более пряный, с хорошо различимым оттенком алкоголя, крепкого чая и гвоздики.

— Не желаете потанцевать, господин темный маг? — озорно поинтересовалась я.

— Пожалуй, воздержусь, — хмыкнул тот. — Не люблю танцы.

Кошмар какой! Ну как, как можно не любить танцевать?

Махнув рукой, я помчалась к костру и вскоре влилась в калейдоскоп танцующих. Музыканты заиграли новую композицию, начало которой было не слишком динамичным, позволяющим плавно войти в танец. На пластичность я не жаловалась никогда, но сейчас чувствовала свое тело в разы более легким и сильным, чем прежде, ощущала его необычайную гибкость и сполна ею пользовалась, наслаждаясь каждым движением, каждым мгновением этого прекрасного вечера, взмывающими в небо искрами костра… Сейчас я была просто Ритка, которая любит жизнь и любит танцевать.

Я ощущала, как летит подол платья, слышала, как бьются сердца — мое и других танцующих, как дыхание становится одним на всех, как стучат чьи-то каблуки, как поет, сливаясь с остальными инструментами, звучная скрипка. В какой-то момент танцующий рядом мужчина взял меня за руку и закружил. Я засмеялась, подстраиваясь к его движениям, и мы стали танцевать уже в паре. Обхватив за талию, он приподнял меня над землей, и в тот же миг я заметила наблюдающего за нами Лафотьера. Его лицо находилось в тени, но подсвеченные пламенем глаза ярко блестели.

— Ты прекрасно танцуешь, красавица, — опустив меня на землю, сделал комплимент мой партнер.

— Банально звучит, — улыбнулась я, взмахнув руками в такт музыке.

Откинула голову назад, а когда снова посмотрела перед собой, на месте незнакомца уже стоял Лафотьер.

— Ты права, некоторые совершенно не обладают талантом делать комплименты. — Он вдруг шагнул ко мне, точно попав в музыкальный ритм и, резко притянув к себе, вынудил прижаться к нему спиной.

Тому, как он управлял нашим танцем, какими точными, резкими и выверенными были его движения, мог бы позавидовать мировой призер.

— Ты же говорил, что не любишь танцевать! — возмутилась я, когда мы снова оказались лицом к лицу.

— Не люблю — не значит не умею, — поучительно заметил он.

— Может, еще и комплименты делать умеешь? — спросила с вызовом, положив руки ему на плечи.

— Зараза пушистая. — Уголки губ Лафотьера приподнялись в полуулыбке, в то время как глаза продолжали ярко блестеть, и не только от бликов огня.

Это было невероятно. Немыслимо. Чувственно и необыкновенно. Танец, похожий на танго, стер все барьеры, убрал застарелые обиды и недопонимания, уничтожил прошлое. Казалось, мы заново рождаемся в окружающем нас пламени — и в том, что принадлежит костру, и в том, что заполнило сердца.

«Какая глупость и пошлость», — со скептицизмом подумала бы я когда-то.

Но сейчас чувствовала именно так. Да и сами чувства словно бы обострились, стали открытыми и ясными. Только теперь я нашла в себе смелость хотя бы мысленно признаться в том, что Лафотьер мне небезразличен. Нет, любовь — слишком громкое и претенциозное слово, как и ненависть. Но определенную… нет, даже очень-очень сильную симпатию я к нему действительно испытывала. Несмотря на все его недостатки, а может, даже благодаря им.