– Потому же, почему и вы.

– Да мы только что приехали. Мы не знали.

– Не знали они. Лето в разгаре, а они не знали.

– Ну, мы дураки, это давно известно. А вы-то что?

– А мы-то не бросим наш город на растерзание светилу. Вещи, конечно, вывезла. Детей, стариков отправила в дальние пещеры.

– Да что вы можете против солнца, огня и жары?

– А во-он, смотри, что мы можем, – ответила женщина, указывая пальцем куда-то вдаль. Наташа и Рыба почему-то уставились на сам палец, и через мгновение обнаружили, что нет уже вокруг никакой пещеры, что они сделались совсем крошечными и стоят, взявшись за руки, на плоском широком ногте огромного указующего перста. Возникло ощущение полёта, потом – падения. Наташа и Рыба соскользнули, как с горки, на твёрдую землю, подняв столб пепла. Огляделись по сторонам. Оказалось, что гигантский палец перенёс их на окраину сгоревшего города.

Наступила ночь. Земля остыла, и люди вышли на поверхность. Где-то тушили огонь, подтаскивали багры и вёдра с водой.

– До полудня успеем разобрать завалы в центре. А завтра, может, и не загорится! – послышался из темноты уверенный властный голос.

Дотлевали огарки небоскрёбов. Бесформенными кучами лежали расплавленные здания пониже. Как побывавшие в огне ювелирные украшения.

– Зато зимы тёплые, бесснежные, ласковые, – рядом вновь появилась женщина, что сидела рядом с ними в подводном гроте. – Ну, приходится терпеть. Три-пять дней в году, иногда неделю горит наш город. Слабых отправляем в убежища, сами отсиживаемся в резервуарах – рядом океан, отец наш. Когда светило уходит – отстраиваем всё, что сгорело.

– И так – каждый год?

– Да. Три дня из трёх тысяч можно потерпеть.

– Ваш год длится три тысячи дней?

– Ну да. Три дня пожара – уж получше, чем тысяча дней зимы в ледяной пустыне.

– И что, после пожара всё заново?

– Заново. Зато мы не привязываемся к вещам и жилищам. Только к нашему городу и ещё вот к океану. Ну, хватит стоять, беритесь за дело. Проверьте, что уцелело в ближайшем подвале и можно ли там разместить людей.

Наташа и Рыба послушно шагнули в узкий оплавленный лаз, спустились вниз по щербатым ступеням (Наташа насчитала их десять), и оказались в коридоре, не сильно пострадавшем от огня. На стенах остались даже обои, кое-где виднелись надписи на непонятном языке.

– Как ты думаешь, здесь можно людей размещать? – спросила у Рыбы Наташа.

– Не уверен. Давай пройдём дальше.

Коридор становился всё уже и уже, вскоре пришлось пригнуться, а потом – передвигаться друг за другом на четвереньках. Синхронно, не сговариваясь, повернули назад – но тоннель, вместо того, чтобы расширяться, продолжил сужаться. Вот уже они ползут, извиваясь червями, ползут, чтоб только не останавливаться.

– С меня хватит! – крикнула Наташа и локтем толкнула стену. Непрочная кладка осыпалась, и путешественники выбрались на волю. С наслаждением разогнулись. И почувствовали, что переместились в новый сон.

– Ты заметил, что нам уже необязательно говорить, чтобы понимать друг друга? – спросила Наташа.

– Но говорят не только для того, чтобы понимать. Когда я говорю – мне кажется, что со мной всё в порядке.

«Это я понимаю», – поняла Наташа. И Рыба понял, что она это поняла.

На них осталась одежда из прошлого сна, но свитера вскоре пришлось снять и обмотать вокруг пояса. Под свитерами оказались свободные серые майки.

Становилось всё жарче и жарче, хотя ничего пока не горело. Каменистая дорога вилась среди иссушенных пустошей, поросших бурым мхом. Где-то вдалеке маячил то ли лес, то ли мираж.

– Интересно, во сне бывают миражи? – спросила Наташа.

– Мираж во сне – это лёгкий переход в другой сон, – ответил Рыба.

Чирикнув, вспорхнул с дороги испуганный маленький камень. Камень покрупнее поднялся на передних лапах и зарычал на путников, но они обошли его стороной.

Дорога пошла на подъём, солнце припекало. Вместо пота на лице и руках выступила звериная шерсть. Как ни странно, так стало легче переносить жару.

– Теперь ты совсем похож на кота! – сказала Наташа и погладила Рыбу по голове. – На зелёного кота!

– А ты – на женщину с южных островов, которую я видел в учебном фильме, – промурлыкал он в ответ.

Лес не был миражом. Влажный, прохладный, он принял их в свои объятия. Шерсть исчезла – словно втянулась через поры обратно под кожу. Тропинка была проложена на возвышении, в низинах блестела вода, квакали лягушки, стрекотали какие-то водные насекомые. Лес превращался в болото. После жаркой степи стало прохладно. Наташа наслаждалась этой прохладой, даже когда ощутимо похолодало и поверх удобных лёгких маек вновь пришлось натянуть тёплые свитера.

Тропинка спускалась вниз. И тут только Наташа обратила внимание на тишину вокруг. Никто больше не квакал и не стрекотал, да и пейзаж постепенно менялся.

Деревья становились прозрачными, трава тоже. Как будто всё вокруг было сделано из цветного стекла! Наташа сорвала, вернее, сломала цветок – он был не стеклянный, а ледяной, и растаял в руках.

Она пожалела, что не взяла с собой фотоаппарат – какие кадры вокруг! Луч солнца пробивается сквозь прозрачную крону, играет на алой чашечке цветка. Ледяное дерево, поваленное бурей или упавшее от старости, потеряло цвет и лежит, матовое, осыпающееся чешуйками, а на нём уже растут маслянистые, плотные и тоже ледяные грибы. А сосновые шишки – хоть сейчас в сервант выставляй! А мох из зеленовато-прозрачных тончайших трубочек, переплетающихся друг с другом! Наташа быстро поняла, что человеку с её фотографическими талантами не удастся запечатлеть этот вид в его первозданной красе. И только после этого спохватилась, что они – во сне, в сон фотоаппарат не принесёшь и обратно не вынесешь.

Рядом лязгнул зубами Рыба. Наташа посмотрела на него – он шагал, обхватив руками предплечья, и его пальцы стали совсем прозрачными, видны были тонкие кровеносные сосуды, суставы, кости.

– Ты похож на пособие по анатомии! – сказала Наташа.

– Я уничтожил наушники. Как ты и просила, – невпопад ответил он и присел на тропинку.

– Отлично. А сейчас – не смей замерзать! Говори! Говори хоть что-нибудь, я буду знать, что у тебя всё в порядке.

Он виновато улыбнулся, но не смог ничего ответить. Стекленел у неё на глазах.

Наташа почувствовала, как её собственные руки теряют гибкость. Колени перестали гнуться. Она рухнула в ледяную, но почему-то мягкую траву, которая не ранила и не резала, а даже как будто немного согревала. Но то было обманное тепло. Наташа подкатилась к Рыбе, стала растирать его грудь и плечи – и почувствовала, как кровь вновь наполняет её тело, как становятся гибкими члены, но из глубины леса дохнуло холодом, и Рыба закрыл глаза. Веки его стали совсем прозрачными, сквозь них, не видя, смотрели в небо тёмные глаза. Волосы покрылись инеем, как сединой.