Облокотившись на балконные перила, я любуюсь садом. Подсвеченный мириадами фонариков, он напоминает гладь озера, в которой отражается звездный небосвод. Лишь изредка по этой глади пробегает рябь — ветерок колышет глянцевые листья апельсинов. За дуновение ветра я принимаю и смутное движение в глубине сада. Но, вглядевшись как следует, замечаю, что кто-то крадется среди деревьев и раздвигает руками ветви. В просвете между стволами мелькает серая блузка и белый фартук. Лица девушки не видно, но я сразу понимаю, что это Дезире. Куда она собралась о такую пору?

Меня охватывает недоброе предчувствие. Я бросаюсь к двери, за которой вальсируют гости, но нигде не замечаю Жерара. Какое-то звериное чутье подсказывает мне, что его нет в зале, как нет там и Гийома. Они рыщут по ночному саду, где затерялась одинокая фигурка Дезире.

Я бы заголосила и позвала на помощь, если бы со всех сторон меня не окружали друзья Мерсье. Им не объяснишь, что тут страшного, если двое господ позабавятся со служанкой. Кому есть дело до того, что Дезире моя сестра? Только мне. Но я не дам ее в обиду. Еще в детстве я смирилась с тем, что у Жерара есть на меня купчая и рано или поздно он вступит в права собственности. Но к Дезире он и пальцем не прикоснется. Я ему не позволю!

Балкон тянется вдоль всего западного фасада, и я бегу по нему, дергая за все двери, пока одна из них не распахивается в темную спальню. Задевая мебель кринолином, выбираюсь в коридор. По лестнице сбегаю так быстро, что подошвы шелковых туфель едва касаются ступеней. Хорошо, что ни у подножия лестницы, ни в холле нет слуг — все руки задействованы в бальной зале и на кухне. Отвечать на расспросы мне недосуг. Поэтому я вскрикиваю от злости, когда на крыльце натыкаюсь на здоровенного негра, который попыхивает трубкой из кукурузного початка. «А куда мисса спешит, а не угодно ли миссе напиток» — только этого мне не хватало!

— Мисса Флоранс? — выкатывает глаза негр, и я тоже таращусь в ответ. Вот уж кого не ожидала встретить!

— Жанно? Господи, ты еще служишь у Мерсье?

Хитро улыбнувшись, он шарит за пазухой и вытаскивает крохотный сверток, от которого разит ромом. Гри-гри изрядно засалился, но еще можно различить красную фланель.

— Жанно нечего бояться. Мисса Флоранс сказала — больше никакой боли, и боль закончилась. Ух! Великая, великая сила у миссы Флоранс! — повторяет он, как тогда в конюшне, и смотрит на меня с тихим обожанием.

— Ты видел Дезире? — спохватываюсь я. — Мою сестру? Ты видел, куда она пошла?

— Жанно видел. Она пошла к беседке. Той, где белые столбы понатыканы. В конце сада. Глупая Дезире, не надо туда ходить. Там опасно. И масса Жерар, и масса Гийом тоже туда пошли, но им тоже не надо туда ходить. Никому не надо ходить по саду ночью. Опасно.

— Почему опасно?

— Дезертиры, мисса. То ли янки, то ли наши, поди их разбери. Приходят с болот, шатаются тут, тащат, что плохо лежит. Надысь Жанно вспугнул дезертира, тот ажно ножик свой обронил. Вот, мисса Флоранс, вот энтот ножик.

Я зачарованно смотрю на ржавый тесак, который покоится на огромной, размером с кузнецкий молот, ладони. Мошкара, что вьется вокруг фонариков, выпрастывает острые крылья, и ночь взрывается синим. Вмиг меня покидают все страхи и сомнения. Сквозь стрекот крыльев я слышу хриплый голос, который нашептывает имя. Мое настоящее имя. Просто сделай это, говорит он. Сделай, Бриджит, тебе же всегда хотелось. Не распутывать нити, а обрубить их мечом. Сделай это прямо сейчас. Зачем месяц за месяцем сносить унижения, если этой же ночью можно обрести свободу? Приблизься ко мне хоть на шаг, Бриджит. Поверь, никто на свете не может любить сильнее меня.

Зревший годами гнев тяжелеет и наливается сладостью, как плод, готовый упасть с ветви, и ничто не в силах остановить его падение. Подставляю руки — ловлю его — надкусываю…

Будь что будет. Я загадываю второе желание и отдаю Жанно приказ.

На этом мои воспоминания обрываются, потому что кто-то встряхивает меня за плечи и легонько хлопает по щекам.

— Мисс Флора? Господи, да что же это с ней? Мисс Флора!

Я открываю глаза и вижу над собой взволнованное личико Нэнси. Щеки девушки полыхают, ресницы слиплись от слез, но она едва не бросается мне на шею.

— Вы пришли в себя! — лепечет она, помогая мне встать. — А я уж было подумала, что вы без памяти! И как же мне тогда быть? Мисс Мари еще из церкви не воротилась, а мисс Дезире… она только хуже сделает!

— Что-то стряслось, Нэнси?

Стоя на коленях, она расправляет мои смятые юбки и смотрит на меня снизу вверх. Рот у горничной приоткрыт, как у испуганного ребенка.

— К вам мистер Эверетт пожаловал, мисс! Но мисс Олимпия… надо ж было мне ляпнуть, что он приехал! Она сказала, что тотчас к нему спустится… А она сейчас не такова, чтоб к гостям выходить…

— Что ты имеешь в виду?!

— Коли она чего прикажет принести, так я принесу, а коли прикажет еще, так я еще принесу, — виновато хнычет Нэнси, утирая слезы фартуком. — Кто я такая, чтоб с ней препираться? Нет, правда, мисс, ну кто я такая?

— Вообще ничего не понимаю! Что она велела принести?

— Рому, мисс! Рому, которым кухарка торты пропитывает. А барышня как вернулась от мистера Фурье, так сказала, мол, что есть из спиртного на кухне, все неси. Цельную бутылку выхлестала. И теперь она выпивши, мисс, очень крепко выпивши. Нельзя ей к мистеру Эверетту, никак нельзя!

По ужасу в глазах девушки я угадываю ее чаяния. Не проходит и дня, чтобы Олимпия не кричала на горничных и не грозилась прогнать их без рекомендаций. Конечно, Нэнси надеется, что после свадьбы я переманю ее к себе в дом. Хозяин вроде мистера Эверетта — мечта любой служанки. Но если он застанет Олимпию в непристойном виде, ноги его больше тут не будет.

— Иди со мной, — говорю я Нэнси, и мой деловитый тон сразу же приводит ее в чувство.

Вместе мы мчимся на второй этаж и ловим Олимпию, когда она по стенке спускается вниз. Пьяна кузина в стельку, тут двух мнений быть не может. Никогда еще я не видела белую женщину столь безобразно пьяной, и гримаса отвращения искажает мое лицо. Заметив, как я поморщилась, Олимпия вперяет в меня мутный взор и бормочет:

— Пшла к черту!

— Хочешь, вдвоем к нему прогуляемся? — предлагаю я и, заручившись помощью Нэнси, тащу ее вверх по лестнице, точно упрямого мула.

Отбивается она яростно, но хотя бы молча.

— Что у вас тут?

Дезире стоит на площадке четвертого этажа и недоуменно смотрит на нас. Я замечаю, как она осунулась за эту неделю, как натянулась кожа на скулах, а под лихорадочно блестящими глазами залегли тени. Непривычно видеть ее такой… надломленной. Неужели она приняла побег Марселя так близко к сердцу? Или все дело в нашей размолвке? Давно пора поговорить с ней и попросить прощения за мою тогдашнюю черствость. Но сейчас мне не до того.