— Тогда уж на троих. Отец не обошел бы Гастона.

— Не смей упоминать при мне это имя! — ревет Гийом, как раненый вепрь, и толкает стол, выплескивая полсупницы гамбо на белоснежную скатерть.

Мы с Дезире едва успеваем отшатнуться, давая ему дорогу, и тревожно вслушиваемся в его проклятия и скрип лестницы под грузными шагами. О его присутствии еще долго напоминает запах перегара.

— Мой бедный, бедный брат, — сочувственно кивает Жерар. — Простите его старомодную чувствительность. Но давайте же выясним, с кем из вас двоих он не хотел садиться за стол!

По его кивку мы занимаем свои места. Искоса я поглядываю, как поведет себя сестра. Будет ли ерзать, не зная, куда девать локти, или, наоборот, вытянется в струнку, как в церкви во время пения гимна? Сесть в присутствии белого господина — тяжкая провинность для служанки, не говоря уже о том, чтобы очутиться с ним за одним столом. Такое испытание не всякая выдержит. Но Дезире ведет себя на удивление непринужденно. Сначала берет салфетку и разравнивает у себя на коленях, затем наливает в бокал воду из графина — словом, держится так, словно ее действительно пригласили на ужин!

Теперь я напрягаюсь в ожидании, как Жерар отреагирует на ее дерзость, но он усмехается, а затем жестом фокусника сдергивает салфетку, закрывавшую плоский прямоугольный предмет. Под салфеткой обнаруживается обычная доска. Дубовая, судя по темному оттенку древесины. Зачем она ему понадобилась?

— Положите сюда руки.

Переглянувшись, мы выполняем приказ.

— Ты видишь, что это, Флоранс?

— Просто доска.

— Верно. Такие доски вешают иногда у входа в церкви и танцевальные залы. Догадалась, почему?

Присмотревшись, я замечаю, что моя рука практически сливается с доской, тогда как кожа Дезире кажется на несколько оттенков светлее.

— Таким образом отсеивают полукровок. Я вошел бы в церковь, а ты, моя супруга, осталась бы за порогом. И твою квартеронку тоже впустили бы, потому что она вытянула длинную соломину. А ты нет, Флоранс. Тебе не повезло. В тебе взыграла дурная кровь. Скажи, как тебе такой живется? Ммм? — наклонившись к моему уху, шепчет он почти интимно.

— Я привыкла.

— Да полно тебе! Неужели ты не изнываешь от зависти к сестре? — Подцепив меня за подбородок, он без труда разворачивает мое лицо, чтобы я в упор смотрела на Дезире. — Эти изумрудные глаза, эта нежная кожа, как молоко с каплей карамели, а волосы… Сними тиньон, девочка.

— Мсье Жерар…

— Или тебе помочь?

Клетчатая ткань соскальзывает, открывая черные локоны, которые только того и ждали, чтобы рассыпаться по ее плечам.

— …Мягкие, как шелк, благоухающие, как цветник роз…

— Жерар, прекрати немедленно! — вскрикиваю я, как только он запускает пальцы ей в волосы.

Дезире замирает, глядя в одну точку. Жерар приподнимает прядь за прядью, а я не могу отделаться от мысли, что точно так же он играл с волосами той мулатки. Прежде чем снять с нее скальп.

— Прекратить? Отчего же? Ты ведь знаешь, что жизнь несправедлива к тебе, Флоранс, так почему бы не потерпеть боль чуть дольше? Или тебе неинтересна моя игра? А ведь мне так хочется проверить, по каким еще пунктам вы с сестрой отличаетесь столь разительно…

Я собираюсь вскочить и оттолкнуть его, но Дезире действует быстрее. Резная спинка стула с размаху врезается ему в грудь, и Жерар отскакивает сам, глядя во все глаза, как Дезире расправляет юбку, прежде чем сделать изящный реверанс.

— По-моему, мы наслушались от вас достаточно оскорблений, мсье, — говорит она с достоинством и берет меня за руку. — Пойдем отсюда, Фло.

Не дав ему опомниться, она вытаскивает меня из столовой, после чего мы стремглав взлетаем по лестнице, а в спальне запираемся на засов.

— А что еще мне оставалось делать?! — восклицает сестра, меряя комнату шагами, а я согласно киваю.

И размышляю над тем, что же теперь делать мне.

* * *

Платье к моему первому балу шили из того, что нашлось в сундуках, и на живую нитку, но результатом я довольна. По случаю помолвки Жерар распорядился зажечь в бальной зале десятки свечей, и белый атлас платья мерцает в их свете, придавая моей коже несвойственную ей бледность. Старинное валансьенское кружево, которым отделан корсаж и рукава, собирает восторженные комплименты дам. Их спутники, друзья и однополчане Мерсье, тоже находят меня очаровательной. По крайней мере, никто не морщится, прикладываясь к моей руке. Я получаю несколько приглашений на танец, но отклоняю все до единого. «Невесте положено танцевать только с женихом», — отнекиваюсь я, скромно потупившись. Не объяснять же, в самом деле, что мне противно держаться за ручку с теми, кто по ночам пугает честной народ, замотавшись в простыню!

Мои ужимки вызывают среди мужчин гомон одобрения. Жерара хлопают по спине, называют счастливцем. Экий хват, заполучил богатую невесту, да еще и такую праведницу! Мама с бабушкой обмениваются улыбками. Жерар тоже выглядит довольным, хотя и несколько помятым — видимо, пришлось сполоснуть память виски, чтобы вымыть оттуда вчерашнюю выходку Дезире. Гийома нигде не видно, но его отсутствие как раз и является залогом того, что вечер пройдет гладко и без драк.

Проходя мимо зеркал, я невольно любуюсь собой. Как я сегодня хороша! Роскошный наряд — вот первое, что примиряет меня с помолвкой.

А второе — это мысль о том, что долго мое замужество не продлится.

Люди умирают во цвете лет. Это факт, и в нем нет ничего противоестественного. Люди на скаку вываливаются из седла, тонут в реке, давятся костью за обедом, сгорают на медленном огне лихорадки — частой гостьи среди наших гнилых топей. Да мало ли есть способов сойти в могилу, оставив по ту сторону погоста безутешную вдову и десятки акров земли?

Про мою прабабку поговаривали, что она отравила своего мужа, потому что положила глаз на лакея, что, впрочем, не помешало ей проиграть беднягу в карты во время следующей Марди Гра. Правда это или нет, но неприятный слух остался. Мне придется действовать осмотрительнее. Не хочется, чтобы следующие полвека злые языки трепали мое имя.

За годы травли в пансионе я научилась обуздывать ярость и глубоко прятать гнев, чтобы второе желание ненароком не спорхнуло с моих губ. Но я по-прежнему мамбо. Значит, я умею колдовать. Это долгий, неспешный процесс, все равно что распутывать по волоконцу нить судьбы и сплетать ее заново, иначе. Поэтому начну я сразу же. Наутро после свадьбы я соберу с подушки волосы Жерара и пущу их в дело. А волосы Гийома выпрошу у его камердинера.

Окрыленная этими мыслями, я выхожу на балкон и закрываю за собой стеклянные двери, отгородившись от звуков вальса и возбужденной болтовни гостей. Подставляю лицо ночной прохладе. Впервые за долгое время мне становится весело и легко. Я не люблю конфликтовать в открытую, лицом к лицу, но ничто не помешает мне каждый вечер перед сном втыкать по булавке в восковую куклу.