Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О! Это что же, мне?..
– Тебе. Хорош, правда?
Тильда улыбнулась:
– Как пахнет!
– «Я принес апельсины в огромной корзине, я принес апельсины и отдал их любимой»… – начал напевать Саадар первые пришедшие в голову строки. Покосился на Арона: тот презрительно фыркнул, глядя на них, подхватил угощение – только его и видели, успел смыться, пока не заставили зашивать штаны.
– Признайся, что ты это сам только что сочинил!
– Признаюсь, – весело отозвался Саадар.
– Ты выглядишь так, будто нашел клад!
– Пожалуй, это так! Мне хорошо заплатили, знаешь, мы можем снять другую комнату, лучше, не так высоко… Нам хватит!
Тильда ничем не выказала радость, но вздохнула с явным облегчением.
– Я очень надеюсь, что тебе никого не пришлось убить ради этих денег! – пошутила неловко.
Саадар похлопал по карманам. Где же этот кошель?.. Он вытащил все, что лежало внутри. Куски бечевки, несколько пуговиц, нож, но кошеля не было. Нигде.
Тильда смотрела непонимающе. Сдвинула брови.
Вдруг огромная черная дыра образовалась в самом сердце, и Саадар осторожно выпустил Тильду из объятий. Стало так стыдно, так невыносимо стыдно перед ней! Наговорил, глупый, наобещал – и что же? Сам же все испортил! Потерял бдительность, расслабился, обрадовался – и дал этим мальчишкам себя обокрасть! Саадар не сомневался, что дело было в мальчишке с апельсинами. Больше ни с кем он и не заговаривал по дороге.
– Я дурак, Тильда. Старый осел! – Саадар опустился на табурет – ноги вдруг перестали держать.
Она все еще не понимала. И вдруг – вздрогнула, поняв.
– Ты их потерял.
Она некоторое время молчала, видимо, считая в уме расходы, и это молчание затягивалось вокруг шеи тугой петлей.
– Нам нужно платить за комнату, – сказала каким-то глухим, потухшим голосом. Ее лицо закаменело.
– Я знаю…
– И еще надо заплатить за хлеб и крупу. За уголь.
Тильда подошла к столу.
– Я что-нибудь придумаю!
– Хорошо бы! – вдруг резко ответила она. И не смогла сдержать ни укора, ни гнева. Эти слова больно, до мяса врезались в грудь.
Саадар вдруг понял, как устал – с ног валился. Как будто весь день в шахте махал киркой, а на закуску дома получил лишь скандал.
Она стояла спиной к нему, опершись руками о стол, и смотрела в столешницу. Перед ней, в луче света, лежал апельсин, глупый и яркий.
– Тильда! – Саадар, поколебавшись, подошел к ней. И остановился, не стал ни руку на плечо класть, ни обнимать.
Тильда не оборачивалась, мрачно смотрела в стол. Саадар видел, что ее пальцы дрожат.
– Не в деньгах дело, – наконец сказала она. – Хотя нет, в них: я привыкла выворачиваться мехом наружу, чтобы иметь хоть что-то. Но я… я не могу, Саадар. Не могу больше.
Саадар сглотнул горечь, скопившуюся на языке.
– Это не моя жизнь, – заключила Тильда. – Вот в чем правда. Я встретила знакомого из Дарреи, Саадар. И он… Он зовет меня с ним работать.
– Это же… Разве это не хорошо?
– Я отказалась! Думала, справлюсь без его помощи!
Саадар тупо смотрел в стену перед собой, а на глаза лезли вбитые вместо полок гвозди, на которых развешаны нехитрые пожитки. За стеной с одной стороны ругались, с другой – любились, и ни для кого ничего не было тайной в жизни соседа.
Он смотрел на женщину, которую только что обнимал, целуя, и видел, как она изменилась, что одежда висит на ней, и сколько седины стало в почти черных прежде волосах!
– Я все испортил, – сказал Саадар тихо.
– Нет. Не извиняйся! Поешь и спи. Твой хлеб на столе. И проследи, пожалуйста, чтобы Арон все-таки штаны зашил – не хочу, чтобы он сверкал голым задом.
Она повязала вокруг головы платок, взяла свою сумку и, ни слова больше не сказав, вышла из комнаты.
14
– Ты же колдун, Корень, – протянул Арон. – Когда же мы будем колдовать по-настоящему?..
Корня на самом деле звали Гидеоном. Но никто никогда так его не называл, может, потому что он был весь старый, сморщенный, сухой и такой высоченный, что чесал головой потолок. Он ходил в мышином сюртуке с красными отворотами на рукавах – очень грязными, в очках, которым недоставало одного стекла, завязывал длинные волосы в хвост на затылке – и преподавал хардийский язык всем, кто платил два медяка. А еще – только Арону, по маминой просьбе – настоящую магию.
Арону не нравилось, но что сделать, раз не вышло наняться на судно.
– Буква «эна» – читается как «н», произносить в нос… А ежели стоит в конце слова, то не читается… Печатно пишет так… А это буква «за», пишется как «з» и произносить надобно: з-з-з…
З-з-з – звенел воздух, прелый и горячий, сонный летний воздух – и Арон шел по огромному дому, в котором все двери были заперты, а открыть их можно, лишь сыграв нужную мелодию на деревянной флейте. Но, как ни подбирал он мелодию, ни одна дверь не открылась, и он бродил по длинным коридорам, мимо крошечных слюдяных окон, обсиженных мухами, которые все до единой пялились на него огромными глазами…
По затылку больно приложили линейкой. Арон дернулся, вскочил, едва не опрокинул табурет. Скрестив руки, над ним стоял Гидеон и кивал на грифельную доску со смазанными буквами хардийского языка.
– Перепишите, молодой человек. – Мохнатые брови сдвинулись на лице в длинную гусеницу, отчего Арон едва не прыснул – представил, как бровь ползет по Гидеоновой щеке.
– Мастер Гидеон, когда мы будем настоящим колдовством заниматься? А не дышать и стоять на одной ноге…
Корень начал говорить что-то о равновесии и покое, и управлении своей силой – Арон прослушал половину, рассматривал комнатушку, в которой тот жил – прямо под их собственной. Ничего особенного, ничего из того, что, как воображал он себе, бывает в комнатах настоящих волшебников. Никаких смеющихся скелетов или связок сухих жаб, никаких органов в банках, никаких странных приборов – только несколько старых книг, которые Корень запирал в сундук. Но магия колола кожу, она была как бы разлита в комнате и тихонько колыхалась, как студень.
– Прочтите вот здесь по складам, – Корень подсунул Арону тетрадь, оттиснул ногтем нужное предложение по-хардийски.
– Ку-ры гу-ля-ют во дво-ре.
Скукотища! Сдались ему эти куры.
Арон зевал на окно, на муху, сидящую на подоконнике – хотелось на улицу. Пойти купаться. Загорать до черноты. Объедаться гранатами. Стянуть булку или пирожок – и пойти смотреть на корабли, на матросов, на то, как баржи поднимаются по реке, как весело реют вымпелы на мачтах…
Еле дождался конца урока, отвечал кое-как – лишь бы Корень отвязался от него. И как только Гидеон закрыл свою тетрадь, вскочил с табуретки – и прямиком по лестнице, только и услышал сзади крик:
– Арон, вы куда?..
– Отлить! – весело крикнул в ответ и почти скатился по ступенькам, летел через одну.
Улица ударила жаром – солнце торчало прямо над головой.
С новым приятелем, Фаном, они договорились встретиться у Красной башни на углу Северного тракта и Торговой. Хотели пойти на реку ловить черепах и продавать их.
Арон прослонялся вокруг башни полчаса – Фан так и не появился. Здесь были мясные ряды, и Арон от нечего делать ходил, глазел на огромные свиные туши, висящих на перекладинах кур и гусей с длинными шеями – такую шею можно взять, скрутить в кольцо, высушить на солнце и засыпать потом гороха внутрь – привязывать собакам к хвостам, чтоб гремело. Мясники косились на него, но не гоняли. Сабира Гато, чья лавка была второй с краю от башни, он знал – ходил к нему за почками и костями, когда были деньги. Последний раз – давно, забыл уж, когда.
Среди мусорных куч и мясной шквары дрались за куски тощие собаки и чайки. Арон глотал слюни, глядя на них – да вряд ли тут кусок сыщется – все разнесли бродяги и псы, а остальное досталось крысам.
Короткая стрелка часов сдвинулась на деление, хрипло пробил колокол. Фана можно было бы уже и не ждать – наверняка его изловила мамаша и наказала. Арон вздохнул, побрел в сторону узенького проулка, воняющего мочой. Хотя на стенах альгвасилы поналепили всяких бумажек с угрозами, что будут штрафовать, и картинок с ликом Веспы, для верности пририсовали еще и знаки проклятий, все равно все ходили сюда мочиться.
Арон морщился от вони, развязывая тесемки и стараясь держаться от стен и крыс подальше – что было не так-то просто! – как из темноты переулка страшно сверкнули белки глаз.
Арон попятился, впечатался спиной во влажную стену, забыл про штаны.
– Не хочет ли молодой господин ории? – спросил по-хардийски сладкий, тихий голосок.
Какой-то карлик выскочил невесть откуда, сунул под нос Арону плошку с шариками – точь-в-точь такими же, как те, что Арон пробовал на «Чайке». Вид и запах он тогда хорошо запомнил.
Арон отдернулся:
– Вали-вали отсюда, ничего не надо!
– Дорого не возьму, – продолжал голосок и добавил что-то, из чего Арон понял только слово «три». Настырный тип ухмылялся беззубым ртом и совал свою плошку чуть ли не в лицо, все приговаривал, и от него несло козлиной мочой еще хуже, чем воняло в переулке. Арон по стеночке отползал к выходу, чтобы дернуть отсюда. Тип выставлял вперед нечесаную бороду и наседал.
Вдруг кто-то схватил Арона за руку, потянул в сторону, и тут все понеслось, завертелось – Арон дернулся,
