Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Само собою разумеется, что, доверяя эти письма своей наперснице, княжна знала, что последняя не затруднится выяснить смысл этих таинственных намёков в желательном для обеих сторон смысле.
Однако наступила минута, когда и переписке этой мог придти конец. Графу становилось с каждым днём всё труднее и труднее скрываться в окрестностях Горенок; покровитель его — венский посланник князь Вратислав, всё чаще и настоятельнее предупреждался, что дольше противиться желанию царя графу Мелиссино будет небезопасно, что ему грозит заточение в каком-нибудь из кремлёвских подземелий, если присутствие его близ города обнаружится, а случиться это может каждую минуту: многие уже знают, что он каждую ночь выходит к парку, в котором ждёт его наперсница княжны с письмом, и что если, Боже сохрани, слух этот дойдёт до ушей князя Алексея Григорьевича или его сына, они ни перед чем не остановятся, чтоб доказать своё усердие и преданность царственному своему гостю. Несчастному влюблённому ничего больше не оставалось, как убраться, подобру-поздорову, подальше от Москвы.
— Да, граф, то же самое и я вам уж давно говорю, — сказала пани Стишинская, когда он сообщил ей о приказании своего начальника не подвергать его дольше опасности заслужить гнев всесильных правителей России. — Вы представить себе не можете, как царь сделался подозрителен и ревнив! Он явно показывает княжне, что не верит ей, и настаивает на её переезде в новый дворец, чтоб окружить её преданными ему людьми, которые о каждом её шаге ему будут доносить. Мы даже боимся, что и меня вышлют в какую-нибудь отдалённую деревню, чтоб лишить её моей помощи и советов. Ведь и у меня много врагов при дворе, и я немало выношу неприятностей из-за моей беспредельной любви к нашей милой княжне, — прибавила она со вздохом.
Он молча её слушал, опустив глаза в землю и с мрачным выражением на красивом, побледневшем от душевного волнения лице.
— А не согласится она со мной бежать в Испанию? — спросил он наконец, вскидывая на свою собеседницу полный отваги, загоревшийся взгляд.
— Что! Что вы! Да разве это возможно? Ведь вы только вспомните, чья она невеста и какое положение её ждёт! — чуть не вскрикнула от испуга пани Стишинская. — Как могла вам прийти такая нелепая мысль?
— Она меня любит.
— Так что ж из этого? Дайте ей сделаться императрицей, усыпить ревность супруга, завоевать его полное доверие, и тогда мы вам дадим знать, чтоб вы приехали. Мы выхлопочем вам какую-нибудь миссию в Россию, мы даже можем потребовать, чтоб вас назначили посланником от Испании... ведь уж тогда нам ни в чём и ни от кого отказа не будет...
Но он её не слушал.
— Пусть она бежит со мною. Я привезу её на мою родину, в замок моего отца. Наша фамилия древняя и славная, Мелиссино участвовали во всех крестовых походах, и страна наша цивилизованнее Франции. Она не раскается, что предпочла графскую корону Мелиссино царской короне московитской. Там она не будет дрожать за свою свободу и за свою жизнь, как здесь, там никто не сошлёт её в Сибирь, как сослали первую царскую невесту... Вот что, — продолжал он с возрастающим одушевлением, хватая её руку и до боли сжимая её в своих длинных, тонких и сильных пальцах, — уговорите её повидаться со мною сегодня ночью, и я заставлю её понять, что она во всех отношениях поступает глупо, рассчитывая на любовь и на верность глупого мальчика, который не будет даже в силах защитить её от врагов. Устройте нам свидание, и вы получите за это... вы получите за это тысячу червонцев! — объявил он торжественно после маленького размышления.
Тысячу червонцев! У пани Стишинской сладко забилось сердце. Ведь это — целое состояние: на эти деньги можно купить дом в городе и сделаться домовладелицей! И за то лишь, чтоб убедить княжну сделать то, о чём и сама она страстно мечтает...
— Хорошо, я постараюсь исполнить ваше желание...
— Вы должны мне обещать непременно его исполнить, — прервал её запальчиво граф. — Я знаю, вы можете это сделать. Она смела и любит меня! Передайте ей это письмо, — продолжал он, расстёгивая свой камзол и вынимая запечатанную записку из кожаного мешочка, висевшего на его груди. — Когда она прочтёт его, то сама захочет со мною видеться, вам останется только устроить это свидание, где хотите и как хотите... Ну, куда же мне завтра явиться, чтоб встретиться с княжной? — прибавил он после небольшого молчания.
— Дайте подумать, — взмолилась смущённая такою поспешностью пани.
— Думайте скорее... Впрочем, скорого решения от вас не дождёшься, а я имею причины подозревать, что за нами следят и что мы попадём в западню, если сейчас же не разойдёмся, — продолжал он, оглянувшись по сторонам на высокие густые деревья, чёрными массами окружавшие их со всех сторон. — Ведь у вас отдельная комната в доме князя? — спросил он отрывисто.
— Разумеется, отдельная, я же при княжне резиденткой на респекте...
— Прекрасно. Куда выходят окна вашей комнаты?
— На двор...
— На который? Где конюшни?
— Да, но вы должны знать...
— Я одно только желаю знать: чтоб одно из окон вашей комнаты оставалось завтра весь день отпёртым, поняли? Я не могу вам сказать, в какое именно время удастся в него пролезть: это будет зависеть от обстоятельств. Не беспокойтесь, дело будет сделано чисто — нам не в первый раз являться на любовные свидания через окно. У нас в Испании сплошь да рядом так делается...
С этими словами он удалился, и так быстро, что не успела наперсница княжны опомниться и проговорить возражение, вертевшееся на её языке, как он уже скрылся у неё из виду.
Да, бесстрашный народ эти испанцы, нельзя в этом не сознаться! В любовной отваге, пожалуй, и полякам не уступят.
Всю остальную ночь провела она с княжной в разговорах о смелой затее влюблённого графа и о его взбалмошном предложении.
Впрочем, предложение это одна Стишинская находила взбалмошным,
