Валя вылезла из-под стола и, стараясь не порезаться стёклами, осторожно выглянула в окно. Клаус — высоченный, разгневанный, с ружьём в руках и боевыми крестами на груди — видимо, произвёл на парней впечатление.

Валя слышала, как что-то отвечает ему ломкий юношеский голос.

— Доложить по форме! Как зовут? В каком звании?

Голос что-то ответил.

— Вы врываетесь в дом героя войны! Кто приказал?! Вы понимаете, идиоты, что пойдёте под трибунал?!

Ему что-то крикнули из толпы.

— Отставить! — гаркнул Клаус. — Позор Германии — эта ваша самодеятельность, а не то, что у нас работают остарбайтеры. Сам фюрер велел их привозить, они приносят Германии пользу! Я герой Великой войны! Я снабжаю армию и заслуживаю уважения и помощи, а не этого безобразия! Стройся! — Шум кованых ботинок по мощёному двору показал, что, видимо, строй образовался. — Кру-гом! В посёлок шагом марш! Шаг в сторону — стреляю на поражение! И не надейтесь, что вам это сойдёт с рук!

В щель между гладильной доской и лавкой выглядывала Наташа.

— Уходят. Хозяин идёт за ними… с ружьём наперевес. Парень ведёт сюда хозяйку!

— Уля, быстро, вот ту лавку очисти!

Тиль ввёл в кухню бледную как полотно Марту. Её усадили на освобождённую от стекла скамью.

— Тётя Марта, вы ранены? Где?

Марта указала на плечо. Тиль стоял рядом и потирал ушибленную камнем ногу, на которой уже расползался огромный синяк. Выше него кровоточило разбитое колено.

— Тиль, что с ногой?

— Кости целы, ерунда.

— Валя, в доме есть комната, где окна на другую сторону? — Марьяна первая сообразила, что делать.

— Есть. Детские.

— Веди. Нельзя здесь среди осколков раненых лечить. Вы идти можете? — перейдя на немецкий, спросила она Марту.

Марта кивнула.

— Дойду. Хотя я, похоже, головой сильно ударилась.

Хозяйку подхватили с двух сторон и довели до комнаты Тиля и Басти, где и впрямь ничто не пострадало.

Марьяна помогла Марте снять рабочий жакет и блузку. Плечо уже распухло, и блузка снималась с трудом. Ушиб сильный, но кости, сказала Марьяна, вроде бы не задеты. Валя сбегала к аптечке, принесла бинты и дезинфицирующий раствор для Тиля. По пути, поймав рвущуюся к матери Лиз, сказала:

— Лизе, будь добра, помоги нам. Нужно показать Наташе и Ульяне, где у нас веники и совок. И найти большую коробку или что-то крепкое, куда сложить осколки. Ты же здесь хозяйка. Поможешь?

Лиз деловито кивнула и уточнила:

— Ты сказала «веники», а в кухне только один.

— В подвале есть! Я принесу! — вызвался Басти.

— Молодец, Басти! Только ходите осторожно, не поскользнитесь на стёклах.

Пока малыши помогали девушкам добыть инвентарь, пока Басти объяснял им, что внизу есть короб, в который можно сложить осколки, но он очень большой — не поднять, Валя с Марьяной забинтовали плечо Марте, обработали ногу Тилю и старались убедить хозяйку лечь.

— Я немного посижу и пойду что-то делать. Вот только тошнить перестанет…

— Валь, я не знаю, как будет «сотрясение мозга», объясни ей, что нельзя вставать, раз тошнит. Лежать ей надо. А где её кровать?

— Их спальня, наверное, тоже вся в стёклах. Сейчас посмотрю.

Валя заглянула в хозяйскую спальню — она была вся усыпана стеклом — и вернулась.

— Тётя Марта, послушайте, вам нельзя ходить. Вам надо лежать. Я не знаю, как это по-немецки, когда головой сильно ударяешься и тошнит, но это очень плохо. И если бы это была я, вы велели бы лежать. Разве нет?

Марта слегка улыбнулась.

— Вон какая хитрая… и не поспоришь с тобой.

— Давайте Тиль на свою кровать ляжет, а вы сюда. — Она указала на постель Басти. — А мы пока пойдём прибираться.

Когда они вышли в кухню, где наводили порядок девушки, Валя решила, что детей нужно и дальше занять делом, чтобы не докучали матери.

— Басти, у тебя где-то был колокольчик.

— Он теперь у Лиз. Я уже в него не играю.

— Отлично. Лизхен, видишь, опять нужна твоя помощь. Найди колокольчик и отнеси маме. Если ей что-то понадобится — она позвонит, и мы услышим.

— Я могу с ней посидеть!

— Лиз, ты видишь, сколько здесь дел, — нам без твоих рук не справиться. Лучше ты отнеси колокольчик и приходи нам помогать. Это важно.

Лиз деловито отправилась выполнять важное поручение.

Тем временем вернулся Клаус, спросил, как дела, и пошёл проведать жену и сына.

— Пап, — остановил его Басти, — нам нужен короб, который свободный в подвале. Осколки складывать. А я без тебя не донесу.

Клаус улыбнулся и потрепал сына по макушке.

— Хорошо, начальник. Я сейчас на минутку зайду к маме и достану вам короб.

Малыши изо всех сил помогали прибираться, и девушки только успевали следить, чтобы дети не порезались. Тиль порывался пойти на дневную дойку, но коровы были на дальнем пастбище, поэтому отец сказал, чтобы он сидел дома и лечил ногу. Доить отправились Клаус и Марьяна. Девушки убрались на кухне и ушли приводить в порядок спальню. Валя и Тиль взялись готовить обед, а заодно и ужин на девять человек, что тоже было не самой простой задачей.

Тиль изо всех сил старался не показывать, как больно ему двигаться, а Валя старалась не показывать, что жалеет его. Поэтому строго велела не путаться у неё под ногами, а сесть на лавку и чистить картошку, резать лук, морковь, сало и шинковать капусту. Тиль засмеялся на «не путаться под ногами» — он был почти на голову выше, — но послушался.

День прошёл в суете и делах — обычных и добавившихся после погрома, — а также в попытках убедить Марту лежать, а малышей не лезть без конца к матери. Вале хотелось улучить момент и поболтать с Наташей — её очень интересовало, что это за Зденек, при взгляде на которого так смущается подруга. Вдруг там складывается что-то хорошее для Наташки? Но к вечеру все валились с ног от работы и пережитых волнений. Сразу после вечерней дойки и общего ужина Клаус повёз девушек в лагерь, не забыв выдать им почти ведро картошки и кусок сала.

Марта всё-таки встала — укладывать малышей, Валя заканчивала вечерние дела, Тиль как мог помогал, но девочка видела, что он кривится от боли. В конце концов она категорически потребовала, чтобы тот сел, выдала ему нож, бак и гору овощей для скота, а сама принялась за посуду. Время от времени стук ножа по доске затихал. Вернувшийся Клаус увидел, что Валя с полыхающими щеками моет посуду — так, будто это вопрос жизни и смерти, а Тиль не сводит с неё глаз, забыв, что он вообще что-то делал.

Похоже, у немцев не так хорошо на фронте, как говорит пропаганда. В лагере перестало работать радио, которое раньше без конца рассказывало нам, как они побеждают в России. И явно начались послабления в нашем режиме. Теперь всех в выходной отпускают в посёлок без конвоя, разрешают ходить в церковь. Вообще не проверяют, куда мы уходим. Только должны к 6 вечера быть на месте. Анвайзерки изо всех сил «не видят», что все откуда-то берут овощи (ну, если честно, — больше воруют на полях, чем зарабатывают) и во всех комнатах готовят. В будни-то не всегда поваришь, только если после утренней смены. А после ночной — лишь бы поесть, хоть и баланду. Но весь лагерь знает, что теперь на ужин в столовку не все идут.