Когда он отодвинулся, губы Харриет были красными и влажными, а глаза сверкали.

– Я так тосковала по тебе, Бенедикт! Так сильно, что решила – уже не важно, что ты считаешь меня ненормальной, лишь бы мы были вместе.

– О! – Бенедикт попытался выдержать серьезный тон, но у него ничего не получилось. – В глубине души я по-прежнему думаю, что ты сумасшедшая.

Харриет скорчила гримасу:

– И кто ты тогда, если любишь такую, как я?

Он посерьезнел.

– Я один из самых счастливых людей на земле.

Казалось, что Харриет сейчас заплачет, но тут из соседней комнаты раздался восторженный и совсем неподобающий женщине вопль.

Они почти доехали до Рочестер-Холла, когда Бенедикт небрежно потянулся за номером «Пост», лежавшим на противоположном сиденье. Он открыл газету более шумно, чем требовалось, и кашлянул.

– «Долгожданный роман печально знаменитого писателя Рэндала С. Шупа поступил в продажу вчера утром. Толпы, ринувшиеся в книжные лавки, чтобы купить книгу, были больше, чем когда-либо раньше. Можно только догадываться, в чем причина; скорее всего в том, что писателя под его истинным именем – Оскар Рэндольф – недавно осудили и заключили в тюрьму за вымогательство и убийство».

Харриет дремала, положив голову на плечо Бенедикту и наслаждаясь теплыми солнечными лучами, проникавшими через окно кареты и ласкавшими ее щеки. Она открыла глаза и всмотрелась в пролетавший мимо пейзаж – застывшие деревья и толстый снежный покров.

– Бенедикт, я знаю про новую книгу, и мне совершенно неинтересно. Ни к чему…

– «Поклонникам, похоже, все равно, откуда лишенный свободы писатель черпал идеи для продолжения своих трудов, – читал дальше Бенедикт, словно Харриет его не перебивала. – Читатели последнего романа утверждают, что это его лучшая книга. Многие думают, все дело в том, что частный детектив Виктор Ченнинг встретил достойного соперника в лице умной и веселой героини. Мэри Элис Г. Рот приятно отличается от страдающих девиц, обычно украшающих страницы романов Шупа. Она независима, ловка и носит одежду, которая никогда не сидит на ней как следует. Писатель не рискнул зайти слишком далеко, изменив обычной концовке романа, но Мэри Элис наверняка пленит сердца читателей так же, как пленила сердце Ченнинга».

Бенедикт опустил газету и вскинул бровь, глядя на уютно прижавшуюся к нему Харриет.

Карета замедлила ход. Утрамбованный снег сменился камнем – они приближались к особняку.

– Значит, он не дурачился, когда интересовался моим мнением, – сказала Харриет.

– Не дурачился. – Бенедикт наклонил голову. – Даже я заметил, как из твоего имени получилась Мэри Элис Г. Рот.

Харриет ухмыльнулась.

Карета остановилась. Бенедикт наклонился, чтобы подтянуть повыше шерстяной шарф Харриет, и только после этого открыл дверцу.

– Может быть, – сказал он, помогая ей выйти из кареты, – раз уж ты позволила ему использовать себя в качестве музы, сэр Рэндольф будет столь любезен и порекомендует тебя своему издателю, когда ты закончишь книгу.

Щеки Харриет покраснели, несмотря на ледяной воздух.

– Право же, Бенедикт, я написала всего несколько страниц. Может, ее и публиковать-то будет стыдно.

– Мне действительно понравились те несколько страниц, что я прочитал.

Харриет предпочла проигнорировать его усмешку – он коварно намекал на предыдущую ночь, когда они оказались в ее чересчур узкой постели. Обессилевшая обнаженная Харриет умостилась сверху на Бенедикте, пока он читал, запалив свечу.

Дверь в особняк распахнулась, хотя они еще не дошли до нее. Дортеа и Латимер уехали на время светского сезона, но Миллисент любезно помогла им раздеться и вручила фонарь.

Они дошли до обгоревшего провала, бывшего когда-то лестницей. Харриет, сжимавшая в руке подаренные Бенедиктом часы, посмотрела на него:

– Ты уверен, что не возражаешь?

Он легонько сжал ее ладонь.

– Они твои, Харриет, и ты можешь делать с ними все, что хочешь. Но все-таки мне кажется, что следует пойти с тобой.

Она покачала головой:

– Я должна быть одна. – Он нахмурился, и она чмокнула его в губы. – Не волнуйся, я недолго.

– Не задерживайся, – ответил Бенедикт, – а то я спущусь за тобой.

Харриет сунула часы в рукав, Бенедикт взял ее за руки и опустил в темноту. Ее ноги коснулись каменного пола, и она потянулась за фонарем, все еще различая наверху лицо Бенедикта.

– Будь осторожна, – сказал он.

Внизу было холоднее, чем во всем доме. Харриет быстро шла по коридору, считая двери, и вскоре добралась до кабинета, в котором часто бывали леди Аннабель и ее муж. Поставив фонарь на запыленный ковер, Харриет осмотрела покрытую тенями комнату и вытащила часы из рукава.

– Я пытаюсь написать книгу, – сказала она и поморщилась – голос прозвучал слишком громко. – Про вас. Я нашла кое-какие документы в музее и у частных коллекционеров. Леди Крейчли была столь добра, что отдала мне на время ваши письма, и я использую все это, чтобы собрать побольше сведений о вашей жизни. – Она чувствовала себя настоящей сумасшедшей, обращаясь к пустоте. Глубоко вздохнув, она быстро докончила: – Я как следует объясню, что никакого убийства не было.

Харриет нашла щель в стене, вероятно, образовавшуюся, когда от жара лопнул камень. Она засунула часы внутрь, постаравшись затолкать их как можно глубже.

– Я подумала, что вы захотите получить их обратно, – шепнула она.

Харриет вернулась к Бенедикту, и он быстро вытащил ее наверх из темноты. Они еще раз поблагодарили Миллисент и покинули дом. Карета ждала на подъездной дорожке. Они шли к карете, и тут Харриет сильно стиснула руку Бенедикта, шлепнув его по рукаву.

– Бенедикт. – Она остановилась в снегу и оглянулась. – Бенедикт, смотри!

Он проследил за ее взглядом и увидел окно в дальнем правом углу особняка. Рабочие уже застеклили его, но день стоял облачный и сквозь стекло было видно.

Они появились там буквально на мгновение – мужчина в рубашке с широкими рукавами и очаровательная женщина, прижимавшая что-то к сердцу, возможно, часы. И тут же исчезли.

– Бенедикт, – сказала Харриет, когда он обнял ее за плечи и повлек к карете, – Бенедикт, ты видел?

– Нет. – Он старательно избегал взгляда ее широко распахнутых глаз. – И ты тоже ничего не видела.

Из дневника Харриет Р. Брэдборн

Я посетила Оскара Рэндольфа и не могу сказать, что он сильно страдает от произвола властей. Бенедикт знаком с человеком, работающим в тюрьме, так что мне позволили войти к Рэндольфу без надзора. У него в крохотной камере есть только койка, стол и ночной горшок. Но кроме этого – несколько перьев, бутылки с чернилами и хорошая бумага.