К чему «поспешить»? Если отогнать турок и вернуть казакам их «пункты», то фанагорийцы эту задачу выполнили: «немедленно атаковав их сильным огнем сбили»[718]. Но этого ему показалось мало, и он послал гренадерский батальон Фишера, послал генерал-майора И. А. Загряжского, чтобы тот, очевидно, принял общую команду над всеми: казаками, стрелками, гренадерами. Вот тут-то и турки стали наращивать силы, стычка на пикетах стремительно превратилась в разведку боем – шармицель, как пишет Потемкин. Суворов, очевидно, почувствовал опасность ее разрастания и трижды посылал приказ отвести войска, но, может быть, малые чины двух первых ординарцев и тот факт, что И. О. Курис хоть и был секунд-майором, но заведовал его канцелярией, то есть строевым офицером не был, не оказали нужного воздействия. Тогда четвертым был послан полковник Скоржинский. Последнее вообще странно, ибо если его казаки не выходили из боя, то и ему рядом с генерал-аншефом делать было нечего. В противном случае надо полагать, что казаки либо быстро потеряли аванпосты и оказались за боевой линией, либо полководец сам отвел их, прикрыв фанагорийскими стрелками. Предположить же, что Скоржинский оставил своих сражающихся людей, а сам находился при командующем левым флангом Суворове, просто немыслимо. Но зато, исходя из предположения, что стычка на аванпостах произошла быстро и не в три приема, как можно понять из рапорта полководца, а на трех пунктах одновременно, можно понять и почему у казаков убито всего 12 и ранено 4 человека. Из второго же предположения становится понятно, почему полковник Скоржинский теперь находился при Суворове. Второй вопрос (об артиллерии) объясняется просто: как видно из рапорта Потемкину от 20 июля, среди подчиненных нашему герою частей артиллерии просто нет [719].

Ответ на третий вопрос кроется, как представляется нам, в том, что Суворов никак не объясняет, когда появился генерал-поручик Ю. Б. Бибиков. Во всяком случае, он упоминается в рапорте лишь после указания на ранение и появление гренадеров полковника П. П. Сытина. При этом полководец отмечает, что, отъезжая в лагерь, «оставил их[720] в лутчем порядке»[721]. Значит, Ю. Б. Бибиков был прислан им, чтобы как старший в чине возглавить отступление назад в лагерь. При этом еще два батальона были выдвинуты на версту вперед от лагеря для поддержки выводимых из боя войск на случай, если турки «сядут им на плечи». Это сделано грамотно и обличает высокий профессионализм Суворова.

В чем же тогда его ошибка (а она имела место быть, раз войска понесли большие потери)? Думается, что он недооценил неприятеля, его мужественность и воинственность, способность к быстрому наращиванию удара и умению пользоваться складками местности, хотя последнее было ему хорошо известно по многолетнему предшествующему боевому опыту. Возможно, полководец посчитал, что гарнизон внутренне морально ослаб после поражения флота капудан-паши, произошедшего у него на глазах, после появления Екатеринославской армии перед Очаковым и из-за ощущения своей брошенности, раз флот ушел. Конечно, мы лишь рассуждаем логически, то есть предполагаем, не более. Очевидным является только одно – слабость Ю. Б. Бибикова как командира, заменившего Суворова на последнем этапе боя. Но тут часть вины лежит и на нашем герое: ведь сам собой генерал-поручик появиться среди сражающихся войск не мог. Прислать же его мог только сам генерал-аншеф. Почему? Это-то как раз понятно: другого старшего в чине под руками просто не было, а экзаменовать его на воинские способности было некогда. Однако же отдадим должное Суворову: он никоим образом не сваливает на Ю. Б. Бибикова вину, поэтому так «глухо» упоминает о его участии в бою, которым, судя по тексту, сам руководил с момента неудачной посылки полковника Скоржинского. Очевидно, видя, что его приказы не исполняются, а выводить войска надо, он сам отправился к ним, чтобы воздействовать своим авторитетом.

В рапорте о том, что произошло в боевых порядках, писать он не стал, но через две недели, 10–12 августа, в большом письме к де Рибасу Суворов очень нервно и очень подробно описал, что творилось. Он ругательски ругает графа Дама за то, что тот, забыв субординацию, пытался подавать ему, генерал-аншефу, советы, как руководить боем, и только мешал:

Прервемся. Чтобы понять причину возмущения Суворова, надо учитывать, что Р. де Дама было всего 23 года и чин его был обер-офицер во французской армии, а в русской он вообще был волонтером, то есть без чина. И хотя он вращался в круге знатных иностранцев, собравшихся в ставке Потемкина, и был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. за взятие капудан-пашинского флага, это не давало ему никакого права столь фамильярно обращаться к заслуженному полководцу, да еще на поле боя, перед лицом подчиненных. Суворов, человек (как читатели, очевидно, уже поняли) очень нервный и болезненно мнительный, был таким обращением просто взбешен: