Может быть, он неудачно произнес реплику? Надо ли делать так, чтобы строка говорила сама за себя? Или ее необходимо подчеркивать, выделять, чтобы подтолкнуть публику к смеху? «Говорите, пожалуйста, роль легко и без запинки», — просил Гамлет.

Но Гамлет никогда не играл в Филадельфии в промозглую ноябрьскую ночь!

Джек выдохнул и увидел, как пар из его рта поплыл над свечами. Поежившись, он стал думать о том, что его воистину согревало. Перед тем как произнести эту фразу, герой (по пьесе) целовал свою Лидию. И Лидия (то есть Луиза) до сих пор пребывала в его объятиях.

Не из-за поцелуя ли он произносит злополучную строку неудачно? Три раза они играли эту сцену, три раза целовались, и каждый раз поцелуй оказывался не таким, как раньше. Первый, в день их встречи у Альфонса, был страстным — во всяком случае, с его стороны. А вот Луиза быстро прервала объятия, возможно смущаясь перед другими актерами. Во второй раз, два дня спустя, страстной была она, тогда как его не отпускало напряжение.

А этот, третий? Джек взглянул на Луизу, которая как раз распрямлялась в его объятиях, набирая дыхание для своей следующей реплики. Да, именно поэтому Джек и произнес остроту своего персонажа так скучно. Этот третий поцелуй был холодным. Предназначавшимся только для сцены.

— "О, теперь я решила бежать с ним на край света! Но мои несчастья еще не кончены", — продекламировала Луиза, приложив руку ко лбу.

Вышли остальные актеры — «отец Джека» и «тетушка Лидии», то есть инженерный полковник и его жена. Оба были склонны делать излишний упор на комических аспектах своих ролей.

Скоро сцена завершилась, и Джек с Луизой удалились в кулисы. Она поспешила в уборную, чтобы переодеться для следующего действия, оставив своего партнера в одиночестве — размышлять о поцелуях.

Эти три не принесших удовлетворения поцелуя были самыми интимными моментами их общения за все время пребывания Джека в Филадельфии. Холодность Луизы, которую он уловил почти с первого момента их встречи, не только не растаяла, но, к его недоумению, только усилилась. Можно подумать, что этому способствовал снег, обильно выпадавший в городе каждую ночь.

И как ни странно, репетиции представляли для них единственную возможность быть вместе. Они занимали не так уж много времени. В остальные часы Луиза ухаживала за больной матерью, перевезенной из Нью-Йорка и по-прежнему прикованной к постели, или предавалась круговерти светской жизни.

Джек в своем великолепном мундире тоже блистал на балах, концертах и приемах, где среди светских джентльменов и дам наверняка скрывался и тот, за кем он охотился. «Диомед». Или некто, кто сможет вывести Джека на «Диомеда», а не исключено, что и на «Катона».

Джек вращался в обществе, беседовал, расспрашивал, и, хотя до сих пор не обнаружил ничего, кроме туманных слухов, его желание отомстить ничуть не ослабело со времени расставания с генералом.

В глубине души Джек сознавал, что действует не вполне бескорыстно, ибо тщательное выполнение шпионских обязанностей позволяло ему чаще видеться с Луизой. В особняках, где давались все эти балы, имелось множество укромных уголков. Конечно, рассуждал Джек, можно было бы увлечь Луизу в один из них, чтобы оказаться наедине и, на худой конец, попытаться поговорить откровенно.

В лесу, сидя ночами у походного костра, они, казалось, понимали друг друга без слов, и теперь ему остро недоставало этой близости. Их разговоры в Филадельфии сводились в общем к обмену репликами из пьесы Шеридана на сцене да скомканными фразами, которыми актеры перебрасывались в кулисах.

На балах и приемах Джек не упускал Луизу из виду" ища возможности объясниться, но она никогда не оставалась одна. Вечно Луиза находилась в обществе неизменных двух Пегги или в центре маленького кружка восхищенных офицеров, среди которых и наружностью, и пленяющими манерами выделялся Джон Андре.

Каждую ночь Джек возвращался к себе один и долго не мог заснуть, размышляя о странной перемене в поведении девушки. Возможно ли, чтобы те сильные чувства, которые она питала к нему, рассеялись за время не столь уж долгой разлуки? И не в том ли дело, что теперь объектом таких же чувств стал другой?

Сейчас Джек всматривался в затемненный зрительный зал. Их режиссер находился там. Зная, что до следующего выхода есть немного времени, Джек решил подойти к нему. Одной из причин, по которой Абсолют согласился сыграть в «Соперниках» самого себя, был Джон Андре. У кого еще можно разжиться сведениями относительно шпионской сети и обретавшихся в Филадельфии двойных агентов, как не у штабного разведчика генерала Хоу?

Джек даже обдумывал, не открыться ли Андре, но осторожность удержала его от такого шага. Существовала вероятность того, что «Диомед» внедрился в окружение Хоу так же глубоко, как в окружение Бургойна, и Джек опасался, что молодой офицер спугнет агента. Кроме того, сам Андре, при всей своей неизменной любезности, особо не откровенничал.

За неделю намеков и мягкого зондирования Джеку удалось лишь подтвердить то, о чем он догадывался и раньше: да, шпионы в Филадельфии есть, и как только пьеса будет поставлена, майор всецело посвятит себя выявлению и отлову оных. По правде сказать, для офицера разведки Андре был слишком беззаботен. Мятежники почти каждый день нападали на городские окраины, а английские патрули попадали в засады с такой регулярностью, как будто маршруты их следования были заранее известны противнику. И тем не менее Андре не проявлял по этому поводу ни малейшей озабоченности и выказывал искренний интерес лишь к лондонской театральной жизни.

Джек интересовал Андре прежде всего как человек, который был дружен с Шериданом, — а Джон Андре восхищался Шериданом. Все, что касалось войны, его, похоже, ничуть не занимало. Из всех ролей Джека Абсолюта Андре был любопытен только к тем, которые тот играл на сцене.

Этот вялый и апатичный молодой человек оживлялся, лишь когда обращался к Луизе. Неужели Джек был единственным, кто замечал, как загорались глаза Андре, когда он смотрел на нее, как подавался он к ней, когда они разговаривали?

Джек решительно направился в зрительный зал. Его соперник сидел ближе к задним рядам, его блокнот, как всегда, лежал рядом с ним. Надо полагать, листки были заполнены едкими замечаниями в адрес исполнителей, в том числе (Джек подумал об этом, нервно покосившись на каракули) и в его адрес.

Присев рядом с майором, Абсолют стал наблюдать за разворачивающимся действием: на сцене должен был появиться ирландец, сэр Люциус О'Триггер. И как обычно, он не появился.

— Генри, — обратился Андре к полковнику, — не сочтите за труд, прочитайте за Люциуса, чтобы остальные могли повторить свои реплики.

Со сцены зазвучал ужасающе фальшивый ирландский акцент. Андре обернулся к Джеку и, увидев выражение его лица, сказал:

— Я вас понимаю, дорогой друг. Но он обязательно будет здесь.

— Когда?

Актер, предназначавшийся на роль сэра Люциуса, после первой же репетиции неожиданно расхотел играть. Однако Андре не стал готовить нового. Он решил дождаться прибытия офицера, исполнявшего, как удалось выяснить, эту же роль в Нью-Йорке. («Увы, Джек, — заметил по сему поводу Андре, — похоже, наша постановка „Соперников“ не станет первой в стране». ) Артиста-любителя ожидали со дня на день, но он все никак не приезжал.