Для меня как апатрида родные брега – что волжские, что гудзонские, что шамплейнские, что Святого Лаврентия, тем более атлантические – повсюду: в Мейне, в Новой Шотландии, на Лонг-Айленде, во Франции, в Англии, Португалии, даже тихоокенские – калифорнийские ли, да хоть аляскинские, где бываю регулярно у сына и внуков. Тогда как для Лены само понятие родины изначально и однозначно – Россия. Невозможно променять родину, «вторая родина» – нонсенс. Родина – где ты родился. Понятие не этнографическое, не только этническое, скорее этимологическое, то есть единственно по сути верное.

Не в узко провинциальном смысле, да и откуда взяться patriotisme du clocher, если Лена покинула волжские берега в младенчечском возрасте и вряд ли сохранила о них воспоминания, но – Карельский перешеек, Вырица с Сиверской, леса под Любанью, заклинивающие в Псковщину, Подмосковье и проч. Короче – Россия. Не в государственном, а природном смысле. К отпаду от России Балтии, Кавказа и Средней Азии отнеслась спокойно, зато возникли эмоциональные загвоздки с Украиной и Белоруссией – как отдельные страны непредставимы. Тем более Крым. И тут я с ней был согласен на все сто, пока не началась русско-украинская война. Помню, попал туда впервые, когда Хрущев подарил полуостров «милой», – из Киева стали поступать в Симферополь циркуляры по-украински, язык знакомый, но далеко не всегда понятный, бюрократическая чехарда была еще та! А какие на Украине грибы? Мои любимые Мейн, Квебек, Адирондак – те же приблизительно широты, что Харьков, Киев, Ялта, да? Значит, и грибы те же – с разночтениями, скорее, в названиях, чем в видах.

Глобал Виллидж с грибами повсюду.

Моя родина там, где растут грибы.

Грибы как знак вечности.

Утренняя физзарядка: две-три мили в поисках грибов. С сожалением пропускаю солонухи – шикарные грузди, нежные волнушки с бахромой, даже плебейские горькуши: никаких с собой приспособлений для соления – ни кадушки, ни укропа, ни смородинного листа. А когда-то в России у нас было целое производство, да еще мариновали, закатывали в пол-литровые банки и дарили нашим питерским друзьям – Бродскому, Гордину, Длуголенскому, Ефимову, Кушнеру, а потом, когда переехали в столицу, москвичам – Фазилю, Юнне, Булату, Тане Бек, Эфросу с Крымовой. А, что вспоминать – моя спутница до сих пор ностальгирует. Я – нет. Вот именно: лечение ностальгии грибами. Я – вылечился. К тому же, здесь, в Америке, у меня нет конкурентов: все грибы – мои. Не то что в России, где грибников больше, чем грибов.

Зато и покалякать о «третьей охоте» здесь, считай, не с кем. Даже мои ньюйоркские друзья-приятели из бывших москвичей в грибном направлении глухи и слепы. Говорить о грибах с негрибниками – о стенку горох. Одна приехавшая недавно из Москвы дама бальзаковского возраста перебила меня: «Грибы в России только евреи собирают». Вот те на! А когда я под сильным грибным впечатлением рассказывал моему здешнему приятелю: «Тут белые, там красные…», он вылупил на меня глаза: «Ты о гражданской войне?» Что делать, нет у него этого в опыте. Или разыгрывал меня? А фанат моей прозы из Флориды пропускает грибные тексты, считая их лирическими отступлениями, необязательными к чтению.

Вот почему так радовался недавно, телефонно общаясь с одной моей давней знакомой, которая оказалась в адеквате – у нас с ней полный унисон в грибной страсти. Пожаловался ей на отсутствие смородинного листа для соления – обещалась высадить у себя на участке куст смородины.

– Первый в очереди за смородиновым листом!

– Вышлю вам по почте.

– Лучше я заеду, а то примут за марихуану.

Да еще появился знакомый в Силиконовой долине, москвич Сережа Винник, который сохранил свою грибную страсть в Калифорнии, где третья охота сдвинута по срокам и начинается на два месяца позже. Но и я до поздней осени собираю красные в дюнах на океанском берегу около Монтока, Лонг-Айленд: на срезе сахарные, чистые, откуда червю взяться в песке? Либо Акадия, национальный заповедник в Мейне, где бываю регулярно – каждый год.

Повтор? Дежавю? Не факт. Потому и называется Акадия, что прижизненный рай, парадиз на земле, заповедный, заветный, зачарованный край, таких волшебных, обалденных мест больше не знаю, хоть объездил полсвета. Думаете, я один так думаю? Как бы не так! По одним приколам на здешних тишотках и номерных знаках можно судить. «Mr Crazy» на бампере – я тоже ку-ку от этих палестин. Или на майке «Sorry, my mind closed until further notice». Типа «не приставайте, не мешайте впитывать впечатления». К кому это обращено – к жене? к детям? к прохожим? И вдруг на номерном знаке, не сразу врубился: «B ckazke». По-русски – латиницей! Вот именно: как в сказке.

Привет, русскоязычник, все равно откуда!

А чудные прибрежные городки, где мы накупили курток, кепок, чашек, брелков со здешними ведутами и ландшафтами – «обакадились» или «прибархарбились» (по Бар-Харбору, столице Акадии). Ладно, не буду растекаться по древу – пусть читатель сам заглянет в альбом или путеводитель. Каждый раз открываешь здесь что-то новое – физически и метафизически, фактически и эмоционально, объективно и субъективно. В этот раз – особенно. Взял с собой целую библиотеку, чтобы не скучать и не томиться по вечерам – 8 толстенных книг, включая свою собственную, а прочел всего 76 страниц, так ухадайкивался и был переполнен «импрессионами», что не до книг, когда живая книга природы раскрывается перед тобой ежемгновенно. Поехал больше ради Лены, а кайфовал за нее и за себя, глядя на все жадным взглядом василиска, как будто никогда больше здесь не буду, самый последний раз.

…Я мог быть сочтен

Вторично родившимся. Каждая малость

Жила и, не ставя меня ни во что,

В прощальном значеньи своем подымалась.

Так и живу теперь: последняя встреча, последняя свиданка, последние объятия, последний вояж, последний мной прочитанный или написанный текст, мои последние грибы.

По пути встречал много, по справочникам судя, съедобных грибов, но не брал, так как русской привычки у меня к ним нет: ни как у собирателя, ни как у едока. Не то чтобы традиционалист, но быть грибным дегустатором – все-таки риск.

Вот эти уже упомянутые растущие семейками на деревьях, один на другом, цвета семги с желтой каймой chicken mushrooms, которые, в самом деле, по вкусу напоминают белое куриное мясо – мы открыли этот «куриный гриб» уже здесь, в Америке. Моя спутница его обожает, но из-за меня не берет – у меня после него пучит живот: «Вечно ты со своим желудком!» Уже дома, в Нью-Йорке, раскрываю американский грибной справочник, где больше тысячи названий и читаю: «Choice, but can cause an allergic reaction and digestive upset».

В китайских магазинах и ресторанах – куинсовский Чайна-таун у нас под боком – помимо привычных шампиньонов продаются и подаются еще несколько диковинных, нам в России не известных и очень вкусных грибов. Вряд ли китайцы привозят их из Китая. Находил несколько в американском лесу: «shitaki» (круглый), «oyster» (устричный), фаллические грибы, но брать не решался. Действую в грибной охоте согласно парадоксальному принципу: с незнакомыми не знакомлюсь. А вот граф Лев Николаевич Толстой, тот вообще все грибы называл «подберезовыми», и хотя его героини собирают грибы, но сам он, думаю, ни разу: не барское это дело – грибы собирать, не по чину. То ли дело – охота. А если уж опускаться до народа – косьба. Тем не менее лучшая сцена в «Анне Карениной» – грибная, когда Кознышев так и не решается сделать в лесу предложение Вареньке, и она, бедняжка, остается старой девой.