К концу 1761 года, то есть к концу правления царицы Елизаветы, а также практически к завершению русского участия в Семилетней войне, много речей прозвучало по поводу военной неготовности Сибири в военном отношении и было запланировано еще больше полезных мероприятий. Однако досадно мало достижений можно записать в актив властей с точки зрения существенного укрепления регулярных армейских подразделений и строительства оборонительной линии пограничных крепостей. Зато на протяжении всех тех лет из-за политики властей Пруссии и нужд Семилетней войны у русских не оставалось другого выбора, кроме как маневрировать регулярными подразделениями Сибири и Урала, а также набирать ополчение на месте, как только появлялись опасные участки на границе.

На противоположной стороне границы китайцы тоже что-то пытались предпринимать, хотя в деле создания наступательной группировки войск им тоже удалось весьма немногое. К началу 1758 года Джунгария подчинилась Пекину, а назревавший было мятеж среди монголов племени халха сошел на нет. На границе вполне могла появиться мощная военная группировка маньчжуров в составе прежде всего регулярных войск маньчжурских знамен (родов), а также ополчения из числа коренных монголов, значительно превосходящая, по крайней мере численно, имевшиеся в распоряжении русских властей подразделения. Без сомнения, против русских войск маньчжуры смогли бы очень быстро выставить десятки тысяч вооруженных человек. Позже все эти армии внешне утратили свою былую высокую боевую готовность. Как уже отмечалось выше, сотрудники русской разведки честно и последовательно докладывали об отсутствии военных приготовлений или действий со стороны китайцев.

В то же время китайские колониальные власти ужесточили бессистемные и не соответствующие моменту меры контроля, осуществляемого раньше над Монголией, и особенно над пограничной торговлей. В 1758 году в Угру назначили нового чиновника по имени Сансай-Дорджи, числившегося наследным тушету-ханом, в расчете на то, что он укрепит китайский сюзеренитет над Монголией. Его снабдили всеми полномочиями на арест и заключение в тюрьму преступников, обвиненных в отступничестве. Но главная его задача заключалась в восстановлении и обустройстве пограничных караульных постов.

Год спустя в новых правилах появилось утверждение о том, что в Пекине взяли под свой контроль китайских купцов, имеющих дело с русскими купцами. Всем китайским купцам вменялось в обязанность иметь при себе паспорт или лицензию (линпяо), выдаваемые Лифаньюанем, те из них, кто прибывает из Чжили и проходит через ворота Калгана в Великой Китайской стене, должны предъявлять их для проверки военным губернатором (датуном) Чахара или в магистрате Долоннора. А те, кто прибывает из Шаньси, проходят проверку в канцелярии генерала (цзянчаня) Суйюаня. В таком паспорте указывали фамилию и «титул» купца, место его жительства, перечень доставляемых товаров, место их назначения и дату начала путешествия владельца документа. Чиновникам в Угре и Кяхте приказали тщательно проверять паспорта у прибывающих купцов, а купцов обязали предъявлять для досмотра все свои товары и наличное серебро. Действие таких паспортов устанавливалось всего лишь на один год, после завершения которого купцам следовало возвращаться в Китай. Купцам, не удосужившимся получить паспорт, полагалось наказание в виде конфискации половины их товаров. В дополнение ко всем прочим наказаниям следователь мог назначить любую кару, которую сочтет соразмерной степени любой другой вины купца. Во время нахождения на границе китайским купцам категорически запрещалось заключать кредитные соглашения с русскими купцами под вымышленным именем, а также присвоение себе монгольского имени из любых соображений, как благих, так и преступных, и заключение брака с местными женщинами. В самом Маймачене купцов следовало объединить в восемь «обществ» (ханов), во главе которых назначать купца с безупречной репутацией. Причем всем купцам приказали вести взаимную оценку своих товаров и выступать единым фронтом в общении с русскими купцами. Судя по упоминаниям в российских документах, купцы в Маймачене успешно создали свои ханы. Многие из перечисленных выше ограничений на деле оказываются мерами прежней политики, реализовать которые тогда не получилось. Нынешние отличия заключаются в назначении новых чиновников для их исполнения.

В 1762 году впервые в Угру назначили непосредственных императорских наместников (цзиньцюев). Одного маньчжурского или монгольского чиновника присылали из столицы, а еще одного подбирали из числа предводителей знамен (родов) халха. Срок их полномочий определялся в три года. Ради укрепления защиты сибирской границы эти императорские наместники поддержали надежную связь с остающимся заместителем генерала (цзофу цзянцзюнь) и канцлером (цзяньцзан дачей) административного центра самой западной части Монголии города Ховд, находившегося ближе всего к Сибирскому рубежу, а также на востоке с генералом Амурской области (Хейлунцзян) и заместителем маршала (фудатуном) Хулуньбуира. Все они вместе выступали в качестве ответственных чиновников, занимавшихся русскими делами. Таким образом, как минимум с 1762 года образовалась расширенная общая структура для наблюдения за всем участком границы от Амура до Сибирского рубежа.

К началу 1762 года ни одно из застарелых разногласий между Россией и Китаем к удовлетворению обеих сторон уладить не удалось. Китайцы продолжали настаивать на закрытии дела Амурсаны: если плоть его трупа на самом деле разложилась, то оставался еще скелет, а его-то и требовали в Пекине. Претензии по поводу угона скота нарастали как снежный ком, и настал момент, когда ни одна из сторон уже не могла даже верить в слова другой, тем более отпала возможность убедить противоположную сторону в своей правоте. Даже притом что решением Сената в сентябре 1761 года санкционировался перевод пункта сбора таможенной пошлины из Кяхты в какое-нибудь место в глубине территории России, о чем докладывал М.Ф. Соймонов, в интересах удаления источника опасности для торговли, китайцы на протяжении всего следующего года настаивали на своем требовании, состоявшем в том, чтобы освободить от поборов все товары, предназначенные для обмена в Кяхте и Маймачене. Из Сената поступило указание на тот случай, если китайцев все-таки не устроит перенос таможенной службы в Троицкосавск, довести до их сведения, что никакие сборы с продаж и обмена русскими и китайскими товарами не причитаются. Пошлину платят только русские купцы. Такой аргумент выглядел в лучшем случае лукавым, но якобы должен оказаться убедительным для китайцев в том случае, если они не заметят фактическую обираловку прямо в приграничной зоне. И конечно же китайские купцы не платили таможенных пошлин на товары, которые они привозили или увозили. Китайский дзаргучей к тому же по-прежнему выражал свою озабоченность по поводу неискоренимого мелкого угона скота и грабежей, от которых страдали жители по обе стороны границы, а также по поводу провала переговоров о расследовании такого рода преступлений и наказании виновных. Китайцы к тому же одновременно начали возражать по поводу частоколов, возведенных русскими властями вдоль границы, чтобы коровы и лошади не могли перемещаться на сопредельную территорию.

Львиную долю всех этих недоразумений обсуждали во время встречи В.В. Якоби с дзаргучеем в мае и июне 1762 года. Никакого сближения позиций у этих двух сановников не случилось, и по этому поводу В.В. Якоби отправил в Санкт-Петербург соответствующий рапорт. Весьма оперативно из Лифаньюаня в Сенат поступила резкая дипломатическая нота с жалобами на отсутствие между сторонами согласия и с требованием практических действий в ответ на китайские замечания.